Она щиплет меня за щеку, как маленького мальчика. Ничего хорошего это не предвещает. И не может предвещать, если человек вознамерился занять место Осе Виндинг.
— Мне тоже, — говорю я.
Катрине подбадривает меня улыбкой. Она предпочла доброжелательную линию поведения. Я намерен следовать ее примеру. Ведь я хочу, чтобы отец был счастлив. Но время для этого выбрано неудачно. Перед глазами у меня только Аня.
И все-таки я к ним присоединяюсь. Отец угощает нас лучшим вином из своих запасов, Ингеборг болтает. Все почти так, как при жизни мамы. Ингеборг даже напоминает ее, думаю я, только внешне, конечно. Она так же полна энергии. И говорит только она. Я сажусь на диван с бокалом красного вина и слушаю бесконечные истории Ингеборг о том, какое счастье, что они с отцом познакомились прошлым летом. Она рассказывает обо всем, чем ей пришлось в жизни заниматься, она была телеграфисткой, барменшей, гримершей и вот теперь — агент по продаже модной дамской одежды. Постепенно до меня доходит, почему отец продал дом. Они с Ингеборг собираются начать общее дело. Отец переедет к ней в Сюннмёре, у нее там есть небольшая усадьба на берегу моря. Он выработал план и продал всю свою недвижимость в городе по бросовой цене. Дохода ему это не принесло, но он рассчитался со всеми долгами. Да, думаю я, так же когда-то начинали и они с мамой, но на этот раз решает все Ингеборг. Независимо оттого, что мама вечно кричала и скандалила, она никогда ничего не решала за отца.
Я сижу рядом с Катрине и наблюдаю. За этой начинающейся совместной жизнью. И то, что я вижу, пугает меня. Между ними существует дисбаланс. Дисгармония, которой они сами еще не замечают. Недосказанность. Ссоры, которые потом начнутся. Я бы не хотел оказаться на месте отца. Я счастлив, что освободился от Маргрете Ирене. Теперь я рассчитываю только на Аню, потому что был близок с ней. Это безумие. Хаос. Нет. Я не хочу на место отца! Не хочу быть взрослым! Не хочу дебютировать! Единственное, чего мне хочется, это спрятаться в квартире на Соргенфригата, где покончил жизнь самоубийством мой учитель музыки.
Там я смогу проспать до тех пор, пока все не забудут, как меня зовут и чем я занимался. Там я, возможно, постепенно стану взрослым.
У меня слипаются глаза. И меня окончательно покидают последние силы. Я слушаю голос Ингеборг. Теперь она заговорила о маме, об Осе, какая трагедия! И глядя, как мама машет мне из водопада, а она всегда машет мне оттуда, когда я ложусь спать, я слышу, что Ингеборг собирается продать мамино собрание долгоиграющих пластинок в антикварный магазин Ньёриа Риигстрёма, потому что там, наверное, за них дадут больше, а они с отцом решили вложить деньги в дамское белье.
Я не сразу слышу звонок телефона. Он доходит до меня постепенно. Трубку снимает Катрине.
Тогда я мгновенно просыпаюсь. Кажется, сейчас середина ночи? Я смотрю на часы. Два часа пополуночи.
Катрине, стоя, тихо разговаривает по телефону. Все понимают, что случилось что-то страшное. Даже Ингеборг умолкает. Катрине вешает трубку. Подходит ко мне, забыв об отце, забыв об Ингеборг.
— Только не волнуйся, — говорит она мне.
Я не свожу с нее глаз. Чувствую, как меня начинает бить озноб, хотя в комнате тепло.
— Звонила Марианне Скууг. Это произошло два часа назад. Отец Ани застрелился из дробовика в подвале их дома на Эльвефарет. Аня не пострадала, но ее положили в больницу Уллевол. Марианне Скууг находится в неизвестном месте. Она сейчас не в силах говорить с тобой. Но передает привет и обещает позвонить тебе завтра рано утром.
Я поднимаюсь и ухожу. Они не могут остановить меня, даже Катрине, которая зовет меня.
Я иду по Мелумвейен к Эльвефарет. В лицо дует холодный ветер, хотя вообще-то не холодно. Пряно пахнет сиренью.
У последнего поворота я останавливаюсь. За деревьями мелькают огни полицейских машин. Кто-то дежурит там даже ночью. Но я не могу остановиться. Прохожу несколько шагов. Теперь мне виден дом. Он больше не красный. Он черный.
Как странно, думаю я в какой-то бесчувственности. Почему я не понимал этого раньше? Медь мне всегда казалось, что это место преступления.
Эпилог
Я сижу у Ани. Вот уже две недели я каждый день прихожу к ней в больницу после полудня. Наступил июнь. Я давно покинул дом на Мелумвейен. Теперь у дома новые владельцы. Я хожу по квартире на Соргенфригата и пытаюсь представить себе, как умер Сюннестведт. Отец с Ингеборг уехали в Сюннмёре. Собрание маминых пластинок разлетелось в разные стороны. Катрине переехала к каким-то подругам в Костер. Брур Скууг похоронен на кладбище Вестре Крематориум. Ни Аня, ни я на кремации не присутствовали.
— Врачи делают все возможное, чтобы спасти ее, — сказала мне Марианне в один из первых дней. — Но процесс зашел слишком далеко. Аня отказывается есть. Она умудряется отключать даже внутривенные вливания.
— Неужели ночью возле нее никто не дежурит? Ведь всего год назад она была здоровее нас всех!
Марианне кивает, не слушая, что я говорю.
— У нее больше нет сил сопротивляться.
На третью неделю у Ани начинается воспаление легких.
Я сижу у нее. Она дышит с трудом. Я глажу ее по лбу. Несколько часов она проспала, но сейчас вечер, и она вдруг открывает глаза.
— Ты что-то говорил о Шуберте, — говорит она, одурманенная лекарствами.
— Да! Мы с тобой давно о нем не говорили.
— Подумай только, он умер таким молодым! — говорит она почти с возмущением. — И все-таки успел создать столько произведений. Сонаты. Песни. Камерная музыка. Квинтет до мажор.
— Да.
— Когда я чувствую себя как сейчас, я всегда прячусь в этом концерте. Во второй части. Ты понимаешь, что я имею в виду?
— Понимаю.
Приходит Марианне.
— Может, ей не нужно так много разговаривать? — замечает она.
— Да, мама. Ты права. Мне лучше отдохнуть.
Мне хочется сказать ей, что мы будем вместе играть Шуберта. В четыре руки. Фантазию фа минор. Но сейчас не время. Марианне делает мне знак, что пора уходить.
— Мне надо идти, — говорю я.
Но перед уходом я, как всегда, обнимаю Аню. И говорю то, что говорил ей каждый день эти две недели, даже в присутствии Марианне.
— Я тебя люблю.
И она отвечает, как прежде:
— Не говори так.
