Он думал приискать себе невесту,Но спохватился, комплексом виныИзмаявшись в ближайшие полгода:Вина виной, с другой же стороны,При этом ущемилась бы свобода.)Любил красоток, чья тупая спесьНемедля затмевала обаянье,И женщин-вамп — комическую смесьИз наглости и самолюбованья,Цветаевок — вся речь через тире,Ахматовок — как бы внутри с аршином…Но страшно просыпаться на заре,Когда наполнен привкусом паршивымХлебнувший лишка пересохший рот.(Как просится сюда «хлебнувший лиха»!)Любой надежде вышел окорот.Все пряталки, все утешенья — липа.Как в этот миг мучительно яснаОтдельность наша вечная от мира,Как бухает не знающая сна,С рождения заложенная мина!Как мы одни, когда вполне трезвы!Грызешь подушку с самого рассвета,Пока истошным голосом МосквыНе заорет приемник у соседаИ подтвердит, что мир еще не пуст.Не всех еще осталось звуков в доме,Что раскладушки скрип и пальцев хруст.Куда и убегать отсюда, кромеКак в бедную иллюзию родства!Неважно, та она или другая:Дыхание другого существа,Сопение его и содроганья,Та лживая, расчетливая дрожь,И болтовня, и будущие дети —Спасение от мысли, что умрешь,Что слаб и жалок, что один на свете…Глядишь, возможно слиться с кем-нибудь!Из тела, как из ношеной рубахи,Прорваться разом, собственную суть —Надежды и затравленные страхи —На скомканную вылить простыню,Всей жалкой человеческой природойПрижавшись к задохнувшемуся ню.Пусть меж тобою и твоей свободойЛежит она, тоски твоей алтарь,Болтунья, дура, девочка, блядина,Ничтожество, мучительница, тварь,Хотя на миг, а все же плоть едина!Сбеги в нее, пока ползет рассветПо комнате и городу пустому.По совести, любви тут близко нет.Любовь тут ни при чем, но это к слову.2…Что было после? Был калейдоскоп,Иллюзион. Паноптикум скорее.Сначала — лирик, полупьяный снобИз странной касты «русские евреи»,Всегда жилец чужих квартир и дач,Где он неблагодарно пробавлялся.Был программист — угрюмый бородач,Знаток алгола, рыцарь преферанса,Компьютер заменял ему людей.Задроченным нудистом был четвертый.Пришел умелец жизни — чудодей,Творивший чудеса одной отверткой,И дело пело у него в руках,За что бы он ни брался. Что до тела,Он действовал на совесть и на страх —Напористо и просто, но умело.Он клеил кафель, полки водружал,Ее жилище стало чище, суше…Он был бы всем хорош, но обожалЧинить не только краны, но и души.Она была достаточно мудра,Чтоб вскоре пренебречь его сноровкойЖелать другим активного добраИ лезть в чужие жизни с монтировкой.Потом — немытый тип из КСП,Воспитанный «Атлантами» и «Снегом».Она привыкла было, но в МосквеСлучался он, как правило, пробегомВ Малаховку с каких-нибудь Курил.Обычно он, набычившись сутуло,Всю ночь о смысле жизни говорил,При этом часто падая со стула.Когда же залетела — был таков:Она не выбирала сердобольных.Мелькнула пара робких дураков —По имиджу художников подпольных,По сути же бездельников. ПотомЯвился тощий мальчик с видом строгимОн думал о себе как о крутом,
