хмурый, враждебный взгляд Эмиля, смотревшего так, словно он и был законным собственником, а Вадим – наглым сторонним посягателем, вожделевшим без всякой взаимности. Если и были все же сомнения насчет планов Эмиля на его счет, сейчас, после т а к о г о взгляда исподлобья, сомнения растаяли. Он стал для них лишним. И Эмиль твердо решил его прикончить…

– Иди сюда! – позвала Ника.

Покосившись на Вадима, Эмиль принялся раздеваться. Однако оба ножа забрал с собой, воткнул их в бережок под водой. Встал на кромке, голый, аки Адам – эта сучка без малейшего смущения пялилась на него снизу – бросил Вадиму:

– Ты бы погулял в окрестностях? А то двигай в Шантарск своим ходом?

– Куда ему… – звонко рассмеялась Ника. – Вадик, погулял бы ты, в самом деле… Пялишься, даже неудобно…

Никак она не могла оказаться в курсе Эмилевых планов, не было у них времени такое обсуждать, но вслед за Эмилем стала относиться к «третьему лишнему», как к дерьму последнему. Это уже и не злило, но заставило трезво, холодно подумать: еще пара дней, и д о з р е е т, стерва, спокойно будет смотреть, как Эмиль его режет…

Он встал, побрел в избушку, где не оказалось ничего интересного – неказистые прочные нары, где могут вольготно разместиться человек с полдюжины, такой же стол, нехитрая утварь, печка.

Сторожко косясь на дверь, прислушиваясь, извлек наган, проверил. Точно, Синий стрелял трижды. Три гильзы пахнут пороховой тухлятиной, капсюли пробиты. Четыре патрона в его распоряжении – хватит с лихвой, может, еще и останется… Нет, п о с л е наган нужно выкинуть, останутся патроны или нет…

Вышел на крылечко, глянул в ту сторону. Двое самозабвенно целовались, стоя по пояс в прозрачной воде, так вкусно, так отрешенно вцепились друг в друга, что скулы сводило от лютой ненависти.

Вылезли из воды, когда уже ощутимо потемнело. Ничуть не стесняясь свидетеля, стояли на бережку, как Адам и Ева до грехопадения, держась за руки, смахивая воду свободными ладонями.

– Пошел бы ополоснулся. Воняешь, как не знаю кто, – бросил Эмиль.

– Не вижу смысла, – лениво отозвался Вадим. – Все равно потом в грязные штаны влезать…

– А давай в грязное только завтра влезем? – повернулась Ника к Эмилю, накинула на голое тело новехонький пятнистый бушлат и, отставив локти, пробежала к избушке.

Эмиль пошел следом, мимоходом кинув Вадиму:

– Чтобы я тебя в избе не видел. В сенях сиди, козел. Уяснил?

– А если охотники придут? – с равнодушным видом поинтересовался Вадим. – Те, чья избушка?

– Тогда гавкай вместо собаки, – отмахнулся Эмиль и скрылся в избушке.

Вадим откровенно ухмыльнулся. Удалось мягко и ненавязчиво заронить в сознание Эмиля незатейливую истину… Иными словами – выторговать себе жизнь на сегодняшнюю ночь. Не решится убивать этой ночью, тварь. Будет помнить о фразочке насчет охотников – а вдруг и в самом деле придут хозяева избушки, наткнутся на свеженький труп? Кто может предугадать заранее, придут они или нет? Есть еще извилины в башке…

Он не стал входить в единственную здешнюю комнатушку, сел в углу, в крохотных сенях, стараясь не производить шума. Еще выставят под открытое небо, ночью там будет неуютно…

Зато супружница с бывшим другом нисколько не стеснялись. Эмиль, оказалось, во время кухонного грабежа успел запихать в карман плоскую бутылку «Реми Мартин», и сейчас они там старались расположить на столе свои нехитрые припасы так, чтобы получился красивый достархан. До Вадима долетало каждое слово, каждый смешок – расположились-то в трех шагах от него. Он замер в своем углу, временами курил, пряча сигарету в ладони – никогда еще не оказывался в столь глупом и унизительном положении, но на рожон не попрешь.

Вскоре, после нескольких изрядных глотков, приглушенных смешков и откровенной возни, скрипнули нары. Бесшумно встав, Вадим заглянул в комнатушку, залитую белым лунным сиянием. Тела переплелись на подстеленных бушлатах, в уши, в мозг прямо-таки ввинчивались удовлетворенные стоны, оханье, все сопутствующие звуки, он узнавал каждое движение Ники, каждый поцелуй, каждый стон и перемену позы. Все это было знакомо настолько, что появилось дурацкое ощущение, будто он вдруг раздвоился и теперь их двое, один лежит на распростертой Нике, впившись в ее губы, глубоко проникая резкими толчками, другой таращится, не узнавая двойника…

Он отпрянул, когда Ника простонала особенно громко, тягуче, расслабленно замерла. Достал наган, прижавшись к стене, положил указательный палец на спусковой крючок. «Оргазм, говоришь, сучка несчастная?» – ярко вспыхнуло во взбудораженном мозгу.

Все было в ажуре, он старательно установил барабан так, чтобы против ударника оказался нестреляный патрон. Только нажать на спуск…

Послышался жаркий, задыхающийся шепот Ники:

– Еще…

Вадим нечеловеческим усилием воли снял палец со спуска. И спрятал наган. Как ни кипел от ярости, следовало взять себя в руки. Охотники и в самом деле м о г у т появиться как нельзя более некстати. Еще не вечер, капитан, еще не вечер…

Подстелил под голову армейский бушлат, улегся на левый бок – так, чтобы при необходимости вырвать наган из кармана одним движением. Мало ли что придет Эмилю в голову…

Там, в комнатушке, продолжался развеселый блуд – судя по звукам, снова отпробовали коньячок из горла2, потом заскрипели нары, понеслись охи-вздохи, уже почти в полный голос, ничуть не стесняясь, несли обычную в таких случаях чушь – и насчет желаемой смены позиций, и насчет обуревавших их чувств.

Спать хотелось адски, но он боялся. Ткнут сонного под ребро – и конец… Временами впадал в забытье, перед глазами начинали мелькать странные сцены, тут же напрочь забывавшиеся при резком пробуждении, он вел с кем-то бесформенным длиннющие, безумные разговоры – то ли это был комендант, то ли