– Ну, каково оно – быть мною?

– Я бы сказал, не самый тяжкий труд… но временами быть тобою, Паша, очень, я бы выразился, странно…

– Это пуркуа?

Петр оглянулся на картину за спиной, ощутив поневоле мимолетный сердечный укол.

– Ах, во-он что… – ухмыльнулся в бороду «господин Колпакчи». – Взыграли пуританские установочки русского офицерства? Ах ты, Максим Максимыч мой…

– Слушай, а зачем все это? – спросил Петр.

– В психоаналитики потянуло?

Петр усмехнулся:

– Читал где-то, что хороший актер должен понять образ.

– А что тут понимать? – беззаботно сказал Пашка. – Сидит тут на моем месте какой-нибудь мышиный жеребчик, поглядывает через плечо хозяину – и слюнки текут. А ты сидишь и думаешь: «Хренов! Мое!» Уяснил? Как выражался герой какого-то английского детективчика, обладание красивой женщиной как раз в том и заключается, чтобы вызывать зависть ближних… Расскажи лучше, как там у н а с дома. Без проблем?

– Вроде – без проблем. Реджи на меня погавкивает временами…

– Серьезно?

– Ага. Что-то он такое чует, паразит. Его мы уж точно не провели.

– Ну и хрен с ним, – подумав, сказал Пашка, – привыкнет, стерпится – слюбится. На худой конец, попроси у Андропыча какой-нибудь химии и подсунь ему в колбасе, чтобы откинул ласты.

– Жалко все же. Авось сживемся…

– Ну, дело твое, – сказал Пашка. – Ты мне собаками зубы не заговаривай. Анжелу трахнул?

– Ну…

– Марианну трахнул?

Петр, отведя глаза, кивнул, уточил:

– Впрочем, неизвестно еще, кто кого…

– С ней это бывает, – хохотнул Пашка. – Ну, как тебе мои бабы?

– Ты что, специально их подбирал по красивым именам?

– По именам? А… да ну, Анжела никакая не Анжела, а Анька. Марианна – Маринка. Вот Жанна – и впрямь Жанна, так уж получилось, родители наградили имечком… Ну, а Катерину свет Алексеевну-то распробовал? Хороша?

Петр молчал, буравя взглядом стол. Потом сказал чуточку неуверенно:

– Вот про Катю я и хотел поговорить…

– Ну-ну? – с любопытством откликнулся Пашка.

– Слушай, не мое дело, наверное… Но эти твои забавы, Станиславский ты наш…

– Какие еще забавы? А-а! – прямо-таки ликующе воскликнул Пашка. – Вторник же… Ты, я так понимаю, в театр угодил? Что тебе девки показали? Да не жмись ты!

– «Лас-Вегас» и «Колючую проволоку».

– А, ну это – не фонтан, – деловито сказал Пашка. – Закажи ты им, пожалуй что, «Консерваторию» или «Арабские вечера», совсем другое впечатление…

– Может, еще и «Палача» заказать?

– А почему бы и нет? Стоп, стоп… Что-то быстренько разобрался в театральных буднях… Неужели Катька сама просвещала?

– Как тебе сказать… – Петр набрался смелости. – В общем, ты со мной делай что хочешь, но спектакли я отменил. Так ей и обещал. И она, между прочим, только рада. Я в конце концов не пацан, могу разобраться, чего женщине хочется и чего не хочется…

– Ах, вот оно что… – протянул Пашка. – Правильный ты наш, вылитый моральный кодекс строителей коммунизма… Решил, значит, стать избавителем томящейся принцессы? – Он всмотрелся внимательнее и вдруг захохотал в голос, хлопнул себя по колену: – Восток – дело тонкое, Петруха… Ну, Петруччио! Ну, хер Питер! Ставлю сто против одного, что ты, простая душа, всерьез запал на Катьку! Что заменжевался, брательничек? Дай-ка я к тебе присмотрюсь… Ну конечно! Все симптомы. Взгляд блуждает, на роже – этакая явственная пунцовость… – Он утвердительно закончил: – Ты ее на правах законного мужа оттрахал и запал всерьез… Во-от такими литерами на роже написано.

Петр поднял голову и взглянул брату в глаза:

– А если и всерьез?

– Ну что ты так смотришь, будто зарезать хочешь, чудило? – засмеялся Пашка. – Только мне ревновать не хватало. Ежели помнишь, я тебе уже говорил, что всерьез собрался развестись. Так что бери и пользуйся. Баба с возу – кобелю легче… Серьезно. Катька для меня – отрезанный ломоть. Ты что, – спросил он мягче, без насмешки, участливо, – всерьез запал, Петруха?

Петр молча кивнул.