– О чем?

– Мое дело десятое. Сам скажет. Но чтобы принял ты его как штык. И сидел в конторе, пока он не явится. Понял?

– От и до, – сказал Петр, не глядя на него.

До самого офиса они не разговаривали. Из машины Петр вылез не попрощавшись, уверенно направился к высокому кирпичному крыльцу большого трехэтажного здания самой что ни на есть недавней постройки, торчавшего среди окрестных пятиэтажек, словно инопланетный космический корабль. Охранники моментально нагнали, пристроились по бокам. Фестоны из белого кирпича на фоне кирпича красного, огромные окна в пластиковых рамах, черные кованые перила крыльца, такие же фонари, высокие золотые буквы над парадным входом: ДЮРАНДАЛЬ. Интересно, кто придумывал фирме названьице? Не в Пашкином стиле. Вообще с трудом верится, глядя совковым взором отставного подполковника, что все это – Пашкино, принадлежит одному человеку. Кто бы мог подумать четверть века назад…

Проворно опередивший его на шаг охранник распахнул перед Петром высокую стеклянную дверь. Он вошел столь же уверенно – на совесть проштудировал план здания и мог, не топчась и не раздумывая, добраться до «своего» кабинета.

Двое крепких мальчиков в галстуках на проходной – сплошное полированное дерево и начищенные стальные полосы – живенько встали, почтительно поприветствовали. Петр сухо кивнул и пошел на второй этаж, к «себе». По дороге встретились лишь два человека, седой хмырь с модерновым скоросшивателем и молодая девчонка, одетая в строгом деловом стиле, оба с закатанными в пластик ксивами на лацканах. Поздоровались громко, торопливо и почтительно – в ответ, как и наставлял Пашка, были удостоены лишь мимолетного кивка.

Большая приемная с лакированной мебелью и двухметровым кактусом в углу. Из-за стола вскочила смазливая, как чертенок, коротко стриженная брюнеточка в канареечном брючном костюме.

Картотека – щелк! Жанна, личная секретарша, обращение откровенно фамильярное…

– Привет, очаровательная, – сказал он непринужденно. – Слышал, тут меня хоронят?

– Па-авел Иваныч! – она расцвела, стреляя глазками. – Мало ли что бульварки тявкают… У меня-то с самого начала была точная информация от Земцова… Я вижу, у вас все нормально?

– Лучше некуда, – сказал Петр. – Правда, с недельку рекомендовали отдохнуть. Никаких бумаг на подпись, никаких вопросов, требующих моего вмешательства и решения. Усекла, золотко мое черноглазое? Волоки исключительно те бумаги, что помечены «для сведения». Все прочие заворачивай.

– Будет сделано, – отрапортовала Жанна. – Чай, кофе?

– Кофе.

(Слава богу, в этом их с Пашкой вкусы совпадали.)

– Список записавшихся и звонивших по деловым вопросам…

– Давай, – Петр бегло просмотрел. – Так… Телезвездочку приму. И господина Колпакчи. Остальных отфильтровывай с учетом только что полученных инструкций. Уяснила?

– Разумеется.

– Ну и молодец, – Петр легонько похлопал ее там, где кончается талия, прошел в кабинет и тщательно притворил за собой дверь.

Рассуждая в армейских эталонах и мерках, кабинет был генеральский. Если не круче. Огромный стол хозяина с батареей телефонов, слева – стол для заседаний персон на дюжину, в углу – четыре мягких кресла и низкий столик, надо понимать, местечко для особо доверительных бесед, за той дверью, Пашка говорил, сортир и душ… Ох ты…

Прямо над предназначавшимся для него черным кожаным креслом висела картина, схожая по размеру и исполнению с той, что имелась дома, в кабинете. Тот же художник, и дилетанту ясно. Нет, что-то с Пашкиными мозгами определенно не в цвет…

Ни в звезду, ни в Красную Армию…

Петр покрутил головой. В высоком черном кресле с остроконечной готической спинкой и гнутыми подлокотниками в форме звериных лап сидела обнаженная Катя – положив ногу на ногу, грациозно поместив руки на подлокотниках. Она смотрела на Петра словно бы свысока, пренебрежительно, горделиво, как будто восседала на троне, и не голой была, а одета в королевскую парчу. На шее и в волосах холодно, радужно посверкивали крупные бриллианты; в отличие от домашнего портрета, волосы не распущены, а уложены в высокую старомодную прическу начала века. Рядом с ней, положив руку ей на плечо, помещался господин Савельев Павел Иванович, негоциант, – в отличие от супруги, одетый словно бы для приема у президента, в костюме-тройке, при галстуке со строгим замысловатым узором, с орденом на шее и орденом на груди. Такая вот композиция.

Петр долго недовольно крутил головой. Поневоле вспоминались бессмертные строки из Скотта Фицджеральда о богатых, не похожих на нас с вами. Человеку стороннему эту логику понять невозможно. Все, кто здесь бывает, от челяди до важных персон, это видят, с порога в глаза бросается…

«Ну что, будем врастать, господин Савельев, ваше степенство, негоциант?»

Он сел в кресло. Выдвинул ящики стола – пусто. Только пачка легкого «Мальборо» в одном ящике и пара авторучек – в другом, а третий и тем не мог похвастаться. Сейф в углу кабинета – похоже, близнец того, что стоит дома…

Мелодично мяукнула пластиковая коробка с лампочками, и одна из них, синяя, за-жглась, запульсировала. Петр даже отпрянул от неожиданности.

– Кофе, Павел Иванович, – послышался голосок Жанны, – и бумаги.

Поразмыслив пару секунд, он наклонился к самой коробке – было там что-то напоминавшее микрофон, квадратное отверстие, закрытое пластиковой решеточкой, – и громко ответил:

– Неси.

– Иду.