и встал носом к улице – слава богу, проехать она может только по этой дороге…

Буквально через пару минут мимо на зеленый свет промчался синенький «пежо» – судя по его полету, разозленная Ирина срывала раздражение на «совковых» тачках, безжалостно их подрезая. Петр выехал на улицу и двинулся следом, держась на приличном расстоянии.

Напрасно беспокоился, что это будет новая, неизвестная хаза – «пежо» въехал в уже знакомый ему дворик. Именно сюда Пашка его вызвал, когда Петра якобы вытряхнули из нафаршированной зеленью машины… Вот он, фонтан…

Не стоило наступать ей на пятки. Петр присмотрел свободный уголок в соседнем дворе, остановил машину под высоченными кустами сирени, выключил мотор, приспустил стекло. Приглушил громкость, поднес приемничек к уху.

Стук каблучков по лестнице, грохот двери.

– Что стряслось? – озадаченный Пашкин голос. – Подписал?

– Подписать-то подписал…

– Тогда почему столь похоронный вид? Радоваться надо, лапа…

– Радоваться? – протянула она с невыносимым накалом сарказма. – Я бы не спешила…

– Да что случилось?

– Ничего особенного. Просто, прежде чем подписать, этот скот меня трахнул.

– Как?

– Хреном! – чуть ли не взвизгнула Ирина, на секунду потеряв весь светский лоск. – По буквам повторить? Хреном! Спереди, сзади и в рот с проглотом, если тебя интересуют все детали… Как? Вот так!

– Ириш, ну не кипятись ты… Давай спокойнее…

– Спокойнее? – она уже не сдерживалась. – Интересно, сколько бы у тебя спокойствия осталось, подставь ты свою жопу! Или отсосав добросовестно… – послышалось стеклянное звяканье, стук горлышка о край бокала. – Час он меня пялил в кабинете во все дырки, ясно тебе? Великий комбинатор…

– Но ведь подписал? – почти спокойно спросил Пашка.

Оглушительная оплеуха, протрещавшая так, что Петр на миг отнял приемничек от уха, опасаясь за барабанную перепонку, – чертов микрофончик был крайне чувствителен…

– Ириш, ну что ты… Выпей еще, успокойся…

– Твоими бы устами, милый… Не тебя трахали. Боже, какая скотина, только бы не подцепить ничего…

– Да брось ты… Ириш, в конце-то концов это моя точная копия, так что, если вдумчиво рассудить, ты не особенно и пострадала… – Судя по звукам, она опять размахнулась, но Пашка на сей раз успел вовремя отскочить подальше: – Милая, ну извини, неудачно пошутил… У меня нервы тоже не железные…

– А у меня… не блядская, чтобы давать всем и каждому…

«Лексикончик, однако», – ханжески покрутил головой Петр, старательно ловя каждый звук.

– Ириша, милая, ну кто же знал, что так получится. Я и не предполагал…

– Головастый ты мой… Не предполагал?! А надо было предположить. Твой братец, сволочь такая, сказал умную вещь: «Гены-то общие…» Надо было мне раньше предполагать – яблочко от яблони недалеко падает, твой близнец должен быть весь в тебя…

– Ты о чем?

– Такой же блядун и стебарь! Даже в рот суете одинаково!

«Да-а? – удивленно поднял брови Петр, – надо же, оказывается… Интересно, кто только первый придумал, что генетика – продажная девка империализма?»

– Ирочка, Ириш…

– Что – Ирочка? – взвилась она, совершенно не владея собой. – Не тебе ведь в рот спускали!

Дальнейшее совершенно не поддавалось какой бы то ни было цензурной интерпретации. Петр лишний раз убедился в простой истине – любая светская дамочка, какой бы утонченной и воспитанной ни смотрелась на людях, прекрасно владеет лексиконом тюремных сидельцев, бичей и прочего люмпен- элемента. Дайте ей только случай – и проявит свои знания во всем блеске…

Ирина еще долго, не выбирая выражений, высказывала свое крайнее возмущение происшедшим в кабинете, описывая сие смачно и незамысловато – и столь же красочно объясняя, какого она мнения о Пашке, о его деловых качествах, о его мнимых к ней чувствах, обо всем про-исходящем. Пашка, надо полагать, вертелся, словно карась на сковородке, но благоразумно не встревал с комментариями, законно опасаясь получить по физиономии еще разок, а то и не единожды.

Кипение страстей продолжалось несколько минут, потом она, видимо, утомилась. Стала повторяться, в ее красочной речи явственно обозначились паузы, а там и вовсе замолчала, и Пашка, наконец-то, принялся ее утешать, деликатно и многословно – твердил, что это досадная, роковая случайность, что все наладится, что ничего не повторится, что он и думать не мог, какой скотиной окажется родной братец, что все, надо полагать, произошло спьяну… Тут Ирина встрепенулась, резонно заявив, что ей от этого, между прочим, ничуть не легче, даже наоборот, поскольку болит не только здесь, но и там, даже сидеть больно. Тщательно подбирая слова, Пашка вновь уговаривал и утешал, шептал и сюсюкал, заверял, обещал, гарантировал…

– Ага! – бросила она строптиво, – знаешь, что этот плебей армейский мне выдал открытым текстом? Что отныне любой документ, через него проходящий, будет подписывать только через траханье… Вот это ты как собираешься урегулировать? По душам с ним потолкуешь? А если взбрыкнет? Он, по-моему, обнаглел и вошел во вкус. И прекрасно соображает, какие выгоды несет его положение. Миллиона ему уже мало,