Есть в Сибири Тоджинская котловина, окруженная со всех сторон хребтами Восточного Саяна. Формально, на бумаге, это часть Республики Тыва, которая до 1991 года называлась Тувинской АССР. Но это формально, потому что тувинцы, которые сами себя называют тыва, никогда не жили в Тоджинской котловине. Да и как могли кочевники-скотоводы освоить горную тайгу с жестким даже для Сибири климатом? Дело даже не в морозах, хотя каждую зиму ртутный столбик в Тоджинской котловине обязательно опустится ниже отметки 40 градусов. И не в высоте – Тоджа лежит не так уж высоко; днища ее долин подняты на 600, на 800 метров над уровнем моря. Скажем, на Алтае скифы пасли свои стада и оставляли курганы на высоте и в 2000 метров. Но там, на Алтае, зимой тучи опускались ниже их пастбищ, и всю зиму скот выпасали на очень холодных, но совершенно лишенных снега равнинах. А в Тоджинской котловине снегопады как начнутся в октябре, даже в конце сентября, так и будут продолжаться до марта, и глубина снега превысит метр, а то и полтора. Пасти скот невозможно, а косить сено и запасать корма на зиму в традиционном хозяйстве кочевников никогда не умели.

И для русских Тоджинская котловина не представляет особой ценности: хлеб в ней вызревает не каждый год, а выращивание капусты, морковки и картошки требует колоссальных усилий. Это ведь горы, и почвенный слой тонок, да и климат там такой, что русские так и не стали ее заселять – даже в июне и в августе возможны заморозки. Знающие люди рассказывали мне, что даже на Ангаре, уже близ пояса вечной мерзлоты, разводить огороды и выращивать овощи легче, чем в Тоджинской котловине. Ни в XVIII, ни в XIX веках русские крестьяне так и не заселили Тоджу.

Покрытая роскошными кедровыми и еловыми лесами равнина, край непуганых зверей, наклонена к западу, и туда стекают ее реки, выходят на основные равнины низкой, степной Тувы. В хребтах, обрамляющих с востока Тоджинскую котловину, Тоджу, начинаются Бий-Хем и Ка-Хем – реки, слияние которых дает Енисей, и по этим рекам вполне можно сплавиться до равнинной Западной Тувы, где живет много людей, – и скотоводов, и земледельцев.

Стоит добавить, что и полезных ископаемых тут не так много, и хоть Тоджинская котловина изучалась геологами, и изучалась очень тщательно, ее промышленное освоение так и не состоялось.

В Тодже и сегодня живет не так уж много людей – по одним данным, несколько тысяч человек, по другим даже несколько сотен тысяч – это на площадь в сто двадцать тысяч квадратных километров. Половина этих людей принадлежит к первобытным племенам оленеводов и охотников, которые когда-то платили дань тувинским и монгольским князькам, но жили вольно, по тысячелетним родовым законам. Эти люди многое знают, проводя всю жизнь среди тайги и горной тундры, в постоянном движении за зверем и за стадами оленей. Вот только рассказывают они немного и не всем, а если рассказывают – не всегда правду. Ведь для этих спокойных скуластых людей свои – это только члены своего рода, люди, которые знакомы с детства и с дедами которых были знакомы твои деды – тоже с детства. Все остальные – чужаки, что тувинцы, что русские, что монголы, что оленеводы из других племен и родов. Все они – не совсем люди, и им вполне позволительно лгать, а уж тем более нет никакой необходимости рассказывать о том, что знают «настоящие люди».

Геологи и охотники, углубляясь в неведомые горы, порой приносят рассказы, в которые трудно поверить. Некоторые и не рассказывают о своих приключениях. Зачем? Все равно никто не поверит, никто не будет пытаться раскрыть удивительную загадку, только сумасшедшим прослывешь…

Про Тоджинскую котловину я знаю несколько историй, которые и предложу вниманию читателя. Рассказавшие эти истории не стремились к тому, чтобы я их называл, и я этого делать не буду. Но заверю читателя, что этих рассказчиков знаю не первый год, и что каждому из них можно абсолютно доверять.

Тогда, в конце 1950-х, молодой геолог обследовал почти ненаселенный край в Тоджинской котловине.

Молодого геолога с напарником забросили в верховья Бий-Хема, и в задачу их входило в основном плыть по реке, сплавляться до населенных мест, у подножия гор. Так и плыли они с напарником, плыли на лодке, вдвоем, по почти не исследованным, неизвестным местам. Целый месяц они не видели других людей, потому что во всем огромном Тоджинском крае жило тогда всего несколько сотен людей из племени тофаларов – оленеводов и охотников; да еще, по слухам, беглые старообрядцы.

Лодку проносило мимо мыса, лось поднимал голову, недоуменно смотрел на людей. Так и стоял, по колена в воде, даже не думая бежать. Стоял, смотрел, пытался понять – что за создания плывут? Лось впервые видел таких странных двуногих существ…

Стояли светлые июньские вечера, и белок приходилось выгонять из палатки – они сигали по спальникам, забирались в котелок, отнимали у геологов сухари.

А сама невероятная история случилась под вечер, когда пристали к тихому плесу. Звериная тропинка отходила от плеса, вела вдоль берега. Напарник ставил палатку, а геолог решил пройтись по тропе – просто посмотреть, что здесь и как, куда занесло, – если уж ночевать на плесе.

Много позже он ясно припомнил, что тропинка вела не в глубь леса, а шла вдоль берега реки, что ветки не били в лицо – значит, ходил по тропинке кто-то крупный, высокий. Ведь даже медвежьи тропинки низкие, ветки смыкаются на высоте метра-полутора. Но это все было потом. А пока, на тропинке, геолог страшно удивился, вдруг увидев кого-то в рыжей меховой шубе. Этот кто-то бежал от него по тропе, метрах в тридцати впереди.

– Эй, парень! – заорал геолог.

Местный припустил еще быстрее. Геолог побежал за ним – и азарту для, и надо же нагнать бедного местного, объяснить, что они люди мирные, от них не надо ждать беды. С геологами, наоборот, надо всегда делиться – свежей ли рыбой, молоком ли…

Местный бежал очень быстро, и геолог удивлялся, какие у него короткие ноги, длинная коричневая шуба. А потом местный вдруг прянул за ствол и стал выглядывать оттуда.

– Эй! – опять крикнул геолог. – Ты чего?! Мы тебя не тронем, мы геологи!

Местный выглядывал из-за ствола и улыбался.. Улыбался во весь рот, в самом буквальном смысле от уха до уха. Местный, что ни говори, был все-таки какой-то странный. Весь в рыже-бурой шубе, мехом наружу, с рукавами. Волосы, лицо какое-то необычное, без лба, и эта улыбка…

Чем больше геолог смотрел на эту улыбку, тем меньше хотел подойти. Он сам не мог бы объяснить причины, но факт остается фактом – местный словно отталкивал взглядом. Геологу самому было как-то неловко, – в конце концов, чего бояться? Да и оружие при нем. Но в сторону этого местного, в шубе, он так и не пошел. А наоборот, начал двигаться в противоположном направлении, к лодке и к палатке, словно они могли защитить от этой улыбки, от пронзительного взгляда синих точечек-глазок.

Напарник уже поставил палатку, почти сварил уху, удивлялся истории про местного. Геолог бы охотно уплыл, но уже почти стемнело, плыть дальше стало невозможно. За ужином все обсуждали, удивлялись, что тут могут делать люди, – вроде ни скота, ни раскорчеванной земли под пашню, под огород. В палатку с собой взяли ружья, в изголовье сунули топор, но приключений в этот вечер больше не было.

Только ночью кто-то ходил вокруг палатки и однажды дернул за растяжку так, что она зазвенела, как струна.