Сам отец потом нередко В нем хвалил и ум и храбрость. Только будет ли он снова К водопадам Миннегаги? И в раздумье Миннегага Вдаль рассеянно глядела, Опускала праздно руки. Вдруг почудился ей шорох, Чья-то поступь в чаще леса, Шум ветвей, — и чрез мгновенье, Разрумяненный ходьбою, С мертвой ланью за плечами, Стал пред нею Гайавата. Строгий взор старик на гостя Быстро вскинул от работы, Но, узнавши Гайавату, Отложил стрелу, поднялся И просил войти в жилище. «Будь здоров, о Гайавата!» — Гайавате он промолвил. Пред невестой Гайавата Сбросил с плеч свою добычу, Положил пред ней оленя; А она, подняв ресницы, Отвечала Гайавате Кроткой лаской и приветом: «Будь здоров, о Гайавата!» Из оленьей крепкой кожи Сделан был вигвам просторный, Побелен, богато убран И дакотскими богами Разрисован и расписан. Двери были так высоки, Что, входя, едва нагнулся Гайавата на пороге, Чуть коснулся занавесок Головой в орлиных перьях. Встала с места Миннегага, Отложив свою работу, Принесла к обеду пищи, За водой к ручью сходила И стыдливо подавала С пищей глиняные миски, А с водой — ковши из липы. После села, стала слушать Разговор отца и гостя, Но сама во всей беседе Ни словечка не сказала! Да, как будто сквозь дремоту Услыхала Миннегага О Нокомис престарелой, Воспитавшей Гайавату, О друзьях его любимых И о счастье, о довольстве На земле Оджибуэев, В тишине долин веселых. «После многих лет раздора, Многих лет борьбы кровавой Мир настал теперь в селеньях Оджибвэев и Дакотов! — Так закончил Гайавата, А потом прибавил тихо: — Чтобы этот мир упрочить, Закрепить союз сердечный, Закрепить навеки дружбу, Дочь свою отдай мне в жены, Отпусти в мой край родимый, Отпусти к нам Миннегагу!» Призадумался немного Старец, прежде чем ответить, Покурил в молчанье трубку, Посмотрел на гостя гордо, Посмотрел на дочь с любовью И ответил очень важно: «Это воля Миннегаги. Как решишь ты, Миннегага?» И смутилась Миннегага И еще милей и краше Стала в девичьем смущенье. Робко рядом с Гайаватой Опустилась Миннегага
