наших интересов выходишь на первый план.

Люди то встречались толпами, то коридор вдруг пустел – ни одной души, даже страшно.

У разбитой витрины валютного магазина стоял Миша Кураев и курил.

В «валютке» горел свет.

– Ты чего! – крикнула Антонина. – Утонешь!

– Не утонем, я знаю, у меня опыт, – отозвалась изнутри «валютки» продавщица. – А оставить добро я не могу. Подотчетное и в валюте. Мне за всю жизнь не расплатиться.

– Тогда ты беги! – Антонина потянула Кураева за рукав.

Писатель снисходительно улыбнулся.

– Джентльмены не оставляют в беде блондинок, – сказал он.

«Наверное, ему страшно, – подумал Андрей. – Но куда менее страшно, чем прочим, потому что есть человек, который без Миши попросту умрет со страха. А с Мишей они выкарабкаются».

Андрей хотел сказать что-то умное и доброе, но «Симонов» вдруг покачнулся, словно устраивался удобнее на камнях, крен усилился.

Антонина кинулась бежать. Кураев подтолкнул Андрея в плечо, чтобы не отставал от нее.

Блондинки были в беде.

И тут их путешествие по теплоходу завершилось. В лучах фонарей, в свете мерцающей на мачте лампы, в первых робких проблесках рассвета Андрей различил тесную группу людей.

Все свои.

Даже больше, чем все.

Когда Андрей подошел поближе, Бегишев разглядел его и сказал:

– Молодец, Берестов, я в тебе не сомневался. Можешь рассчитывать на премиальные.

Внутри группы люди Бегишева скрывали драгоценность – железный ящик, который требовалось спасти.

Они вели себя как муравьи, которые скрывают от опасности царицу.

Выглядели они внушительно. Два или три матроса в пластиковых куртках и сам их шеф – первый помощник. У них, наверное, есть кое-что получше, чем дубинки. Там же были Алик, Бегишев, механик, который вчера осматривал ящик, и, конечно же, сам Ильич. Он выглядывал из-за плеча Бегишева. Пальто было застегнуто на все пуговицы, шарф обмотан вокруг воротника, кепочка на глаза – Ильич успел приготовиться к эвакуации.

Впрочем, Андрей кого-то мог упустить. Где госпожа Парвус? Здесь! Ее рыжая голова, обмотанная полотенцем, торчит сзади.

По договоренности с помощником все заняли места в шлюпке до того, как ее на талях опустили на воду. Бегишев опасался конкурентов – только когда его рой целиком окружал ящик, он чувствовал себя в безопасности.

Шлюпка ударилась о волны, холодной водой плеснуло внутрь, еще раз, еще… завизжала мадам Парвус. Антонина накрылась шубой с головой. Подобно легендарному страусу, ей было спокойней, если ничего не видишь.

В шлюпке, большой и просторной, оказалось много свободного места, и Андрей вдруг сообразил, что она предназначалась для куда большего числа спасенных.

Это пришло в голову не только ему.

Сверху, с палубы, кто-то кричал:

– Вернитесь! Людей взять надо!

– Давай отчаливай! – крикнул Бегишев. – Нашел кого слушать.

Шлюпку мотало на волнах и даже один раз ударило о борт теплохода, хотя матрос упирался в борт веслом.

Но тут мотор схватился, и, набирая скорость, лодка пошла прочь от «Рубена Симонова».

Капитанский катер, о котором не положено думать до тех пор, пока корабль не ушел под воду, приспособленный для особых поездок и чрезвычайных ситуаций, покачивался с подветренной стороны.

В нем было всего пять человек.

Но в отличие от шлюпки Бегишева, в которой собрался некий небоеспособный Ноев ковчег, все пятеро на катере были вооружены, обладали некоторым опытом, хотя бы потому, что недавно захватили «Рубена Симонова».

Кроме того, существенная разница между экипажами двух суденышек состояла в том, что дюжина обитателей шлюпки была растеряна, если не напугана, и не представляла, куда их вынесет бурное море и почему сел на мель такой большой теплоход.

Пятеро в катере знали, что катастрофа была частью продуманной операции.

Если бы вы задали вопрос Татьяне, почему все произошло, то она бы сухо улыбнулась и ответила примерно так: «А как иначе добраться до шкатулки? Пока она на борту, мы даже не можем ее отыскать. Бегишев так ее спрятал, что потребовалась бы рота таможенников. А в Питере в порту Бегишев организует такую охрану, что мы сможем лишь помахать издали рукой – прощайте, драгоценности короны! Нам надо было отыскать ящик до Питера, в открытом море и как можно скорее. Мы не были уверены, что Готланд не включен в планы Бегишева. А что, если ящик исчезнет на том острове?

В нашем распоряжении было несколько часов. Мы шли на страшный риск. В лучшем случае мы бы оказались в шведской тюрьме, в худшем – могли погибнуть. Но отступать некуда. А рисковать мы уже привыкли. Решено было захватить «Симонова», благо никто именно этого не ожидал, захватить его ровно настолько, чтобы посадить на банку. Важно было лишь точно рассчитать.

Компьютер в каюте Анастасии Николаевны показал нам точку, где все можно сделать, и сообщил точное время – ни секундой позже, ни секундой раньше.

Дальнейшее зависело от цепочки случайностей.

Удалось быстро и без шума обезвредить рулевого и штурмана. Наши люди ушли с мостика, как только «Симонов» сел на камни. Сел, не развалился и не утонул – ведь и это могло случиться.

Теперь надо было успешно провести последний этап нашей безумной операции – узнать, куда Бегишев положит вытащенный из тайника ящик, и проследить за ним».

Может быть, по меркам Тихого океана волнение и ветер не были очень сильными, по крайней мере внутрь шлюпки вода не попадала, но порой она проваливалась между волнами так, что перехватывало дух, а потом начинала карабкаться на следующую волну, словно на Эверест, оттуда падать – удовольствие маленькое.

Антонина закуталась в шубу – темный комок на дне, другие сжались в общую кучку, матрос и первый помощник управляли лодкой – один был у руля, второй у двигателя, третий матрос сгорбился на носу, вглядываясь вперед.

Начало светать, но пользы от этого света было мало – из темноты появились фигуры и лица пассажиров шлюпки, а вот на десяток метров вперед ничего нельзя было увидеть.

Иногда из темноты возникала какая-то другая шлюпка, оттуда окрикивали, спрашивали, куда плыть, – не во всех шлюпках были матросы. Но первый помощник приказывал не отвечать.

У него на руке был светящийся компас, и вроде бы еще компас был прикреплен к мотору. Холод стоял ужасный. Хоть воды в шлюпке не набралось, все промокли, ветер и туман были пронзительно мокрыми, как бывает холоден мокрый лед. Порой из тумана долетали голоса – в шлюпках перекликались. Некоторое время, если оглянуться, можно было увидеть огни «Рубена Симонова». Он так и не утонул.

– Господи, ну почему я не осталась на «Симонове»! – вдруг воскликнула Антонина, высунув встрепанную голову из-под шубы.

– Что она кричит? – раздраженно спросила госпожа Парвус.

– Ей холодно, – сказал Андрей.

Теннисист преданно обнимал мадам Парвус.

– Всем холодно. Мне – холоднее других.

– Что здесь за берег? – спросил Бегишев у госпожи Парвус. – Здесь есть какие-то города?

– Ну как я вам скажу! – ответила мадам Парвус. – Я не имею представления, на сколько километров мы отплыли от Стокгольма. Вернее всего, это место не людное, но цивилизованное. Здесь по шхерам раскиданы