мог этого сделать. Он не убийца. Пускай меры принимает генерал Лю. Я улечу домой, и мы будем думать, как налаживать новые связи, как выпутываться из смертельной ситуации, в которую нас загнала эта злобная цапля.
Аскольд вышел из темницы. Солдат запер дверь. Аскольд пошел по тропинке среди банановых кущей к бараку – временной базе генерала Лю, у которого тоже возникли серьезные трудности в связи с гибелью посевов.
Генерал надеется на Аскольда. Генерал напуган. Конкуренты, а еще хуже – бирманские гвардейцы могут воспользоваться его бедами. Самое отвратительное заключалось в том, что стали поступать дикие, невероятные новости из лабораторий: вирус уничтожал сырец – не только мак, но и сырец опиума в лабораториях, и как от этого защититься – непонятно.
Аскольд подошел к бараку.
– Генерал здесь? – спросил он у офицеров, что лениво играли в шашки на веранде, начертив мелом доску и используя вместо шашек крышки от коки и лимонада.
– Подожди, – сказал один из офицеров, – генерал занят.
Они не считали Аскольда достаточно важной фигурой. Аскольд и не настаивал на этом.
Он оперся о перила веранды. Лес подходил к строениям – так их труднее найти вертолетам разведки.
Один из них жужжал неподалеку – Аскольд уже привык к этому – бирманцы, возможно, готовили очередное наступление, неудачное, как и все предыдущие.
Жужжание превратилось в гул, в рев – это был не один вертолет, несколько машин приближалось к лесному лагерю.
Аскольд перепрыгнул через перила и кинулся к банановым зарослям.
Ракеты с вертолетов разрывались рядом с бараками и над бараками. Зрелище было подобно пиротехническим эффектам американского боевика про вьетнамскую войну.
Аскольд вжался в землю – земля была сухой, в горах давно не было дождя. Мягкий толстый банановый куст свалился перед ним, открыв вид на поляну – из вертолетов выскакивали бирманские солдаты и бежали к баракам. Никто не мешал им.
Аскольд лежал и смотрел, как из разрушенного ракетой барака вытаскивают генерала Лю. У толстяка, видно, были перебиты ноги – они волочились по земле, а в пыли оставалась красная дорожка.
Аскольд стал отползать в чащу, к зарослям бамбука.
Наверное, это было лишним – его сразу заметили. Он увидел дуло автомата и стал подниматься.
– Я случайный человек! – закричал он по-английски.
Солдат расстрелял его.
А полковник Наронг отыскал Лену в темнице.
– Не трогай меня, – сказала она, – я очень грязная.
– Не все ли равно, – сказал Наронг. Но нежных объятий не было. Он приказал вызвать медиков.
Когда он через час пришел в вертолет, где кое-как обмытая и перевязанная она лежала на носилках, Лена спросила:
– Как ты меня нашел?
– Совместная операция, – сказал он. – Мы помогли бирманцам, а они отдали тебя мне.
– Зачем я тебе?
– В гарем, – сказал полковник Наронг.
– На меня нельзя смотреть.
– Я тебя откормлю, – сказал Наронг.
– А где Аскольд?
– Кто?
– Русский, который приходил ко мне.
– К сожалению, здесь не было ни одного русского, – сказал Наронг.
Он протянул ей банку пива. Банка была теплой.
– Спасибо, – сказала Лена. – Так что же с ним случилось?
– Его больше нет. С ним случился... несчастный случай.
– Ну и хорошо, – сказала Лена. Ей не было жалко Аскольда. Она так и не поверила тому, что он боролся с наркотиками. Он был одним из них.
– Ты не полетишь со мной? – спросила Лена.
– Я прилечу к тебе вечером.
– Куда?
– В госпиталь в Чиангаре.
– Спасибо, – сказала Лена.
– Я не хотел оставлять тебя здесь, – сказал Наронг. – Я тебя люблю.
И подошел к люку, там обернулся и помахал ей, словно стеснялся слов, которые вырвались у него, отважного черного полковника.
Когда вертолет поднялся, она села на носилках. Два солдата и медсестра, что летели с ней, не мешали.
Лена стала смотреть в круглое окошко вертолета. Ей хотелось убедиться в том, что и в самом деле ей что-то удалось.
Внизу были горы, зеленые массивы леса, бурые и зеленые проплешины полей. Правда, красных заплат она не заметила.
В госпитале ей сказали, что она истощена, и физически, и морально. Ей надо отдохнуть. В санатории.
Она легла в постель и задремала. Было чудесно, она была чистой-чистой, отмытой, продезинфицированной, даже волосы, хоть их и остригли бобриком, были сказочно чисты. Вы не поймете, повторяла Лена, что значит для женщины стать чистой после долгих-долгих дней в темнице с тараканами и крысами. Я могу понять графа Монте-Кристо, который так беспощадно мстил своим тюремщикам. Но ее-то тюремщики уже уничтожены. Нет Аскольда, нет генерала Лю.
Ее разбудили два офицера, полицейские. Они принесли ей джинсы, белье – целую сумку, словно кто-то ходил в магазин и выбирал по ее размеру. Она обрадовалась тому, что Наронг продолжает заботиться о ней.
Офицеры попросили ее одеться и подождали в коридоре.
Пришел доктор и вежливо попрощался с Леной. На дорогу он дал ей с собой таблетки в баночке. Велел принимать через четыре часа. Таблетки назывались «валиум» – наверное, вроде валерьянки.
Сандалии немного жали, с белья и джинсов она сорвала этикетки и наклейки.
Один офицер шел впереди, второй сбоку, они не разговаривали с ней, и Лена решила, что она сейчас увидит Наронга.
Серая машина, «Тойота», ждала у входа в госпиталь.
Они доехали до аэродрома. Все было рассчитано точно. Ей вручили билет до Москвы. И сто долларов.
– А где Наронг? – спрашивала она. – Где полковник Наронг?
Ей никто не ответил.
Лена поняла, что так, наверное, лучше всего – она сравнила фотографию в паспорте с собой в зеркальце.
В Шереметьеве пограничница тоже долго сравнивала ее с фотографией, и Лена ее понимала.
Ее так и не пропустили на Родину. Пришел лысый майор и отвел ее в белую комнату.
Два часа Лену допрашивали, где она пробыла все это время, не видела ли она там наших граждан и прочую чепуху. Она отвечала, что была больна и лежала в деревне. Так случается – заблудилась и заболела.
Ничего они от нее не добились.
Потом майор и второй, в штатском, вышли, но дверь закрыли неплотно, и Лена услышала, как майор сказал:
– Пока пускай едет, ничего не добьемся.
