– Я никогда не забываю об обещаниях. Ты ночью встала и смотрела на камень. Он тебе нравится?
– Очень.
– Я рад. Одевайся, иди завтракать, я вернусь через час и тогда скажу тебе...
На веранде уже стоял юный слуга, он принес поднос с завтраком и расставлял на столе приборы.
– Может, позавтракаешь? – семейным голосом сказала Лена.
– Я утром пью только холодную воду, – ответил полковник.
Ночью она даже в мыслях не могла бы назвать Наронга полковником. Какое дело ее губам до чина этого человека? А сейчас назвала.
Белье почти высохло, она переоделась, умылась – все еще было не жарко.
Она вспомнила о смерти Васи – ночью не помнила.
И начали возвращаться черные мысли, и начало овладевать ею чувство долга перед Николаем и Борисом.
Неужели он не обманет ее? Но ведь с его точки зрения глупо потакать причудам и капризам иностранки. Тем более если дело явно связано с наркотиками.
Вместо Сени в саду разгуливал другой, незнакомый солдат. Наронг возвратился точно через час, как обещал.
– Здесь недалеко, – сказал он, – но, к сожалению, плантации находятся под контролем Лю, помнишь его?
– Помню.
– Так что ты посмотришь и сразу обратно. Большего я тебе не обещаю. И попрошу тебя не жечь, не вытаптывать, не заливать напалмом поля крестьян.
– Что ты знаешь?
– Когда-то я читал, – сказал образованный полковник, – что сделать великую скульптуру просто – надо взять камень и отсечь от него все лишнее. Так же и в деле разведчика. Я ведь хороший разведчик. Я собираю всю информацию и выбрасываю лишнюю.
– Расскажи обо мне.
– О тебе мне трудно рассказывать.
Они вышли к машине, солдат сел за руль, полковник рядом с Леной.
– И все же расскажи. А то я сама расскажу.
Снизу от реки поднимался туман, сверху низко ползли облака, так что дорога очутилась между двумя белыми массами. Солнце пропало, и птицы примолкли, хотя из тумана доносились разрозненные голоса и вскрики птиц.
У Лены уже пропало настроение исповедоваться. Она смотрела на профиль полковника и любовалась его строгостью, точностью линий. Мне повезло, думала она, мне так повезло, что этот мужчина любил меня. И, может, любит сейчас.
– Ты представляешь для них опасность; нужно было стечение обстоятельств, чтобы тебя до сих пор не убили – у тебя удачная карма...
– Карма?
– Вы называете ее судьбой, но это больше чем судьба.
– Лучше бы мне не существовать.
– Тогда бы я тоже не существовал. Тебе этого хотелось?
Она положила руку ему на коленку.
– Хорошо, что ты существуешь, – сказала она.
– Но ты меня отталкиваешь.
– Я думаю, – сказала Лена, – что ты многое знаешь, еще о большем догадываешься. Тебе нужно мое признание?
– Я ломаю голову – в чем твоя угроза? Ты мне кажешься самой безобидной женщиной на свете.
– Так и есть, – призналась Лена.
Машина остановилась, не доезжая до моста, скрытого в тумане.
Из тумана вышли два человека в одежде шанов – бирманских горцев. Наронг заговорил с ними. Они слушали с неподвижными и даже скучными лицами – наверное, им уже давали эти инструкции.
– Вот это, – сказал полковник Лене, – Маун Джо, он говорит немного по-английски. Маун Каун не говорит.
Горцы поклонились. Они не встречались с Леной взглядами.
Полковник был не уверен, как будто не хотел отпускать Лену, но гордыня не позволяла отказаться от обещания.
– Ты где оставила камень? – спросил он.
– Он со мной, в сумке. И это еще не значит, что я хочу убежать. Но у меня все ценное с собой, в сумке.
– Хорошо, – поморщился полковник, – я думал, что ты его потеряла. Я жду вас здесь же через шесть часов. Слушайся во всем этих людей.
– Я уже поняла.
Она пошла к границе, но Маун Джо догнал ее, дотронулся до плеча и сказал:
– Иди туда.
Показал вверх по реке.
Все правильно. Они не хотят идти через мост, они перейдут речку выше, где лодки.
Она оглянулась. Полковник стоял по пояс в тумане. Он смотрел ей вслед. Поймав ее взгляд, улыбнулся, видно, уже не надеялся, что она обернется.
Лена шла между двумя шанами – один спереди, второй сзади. На них были синие куртки, синие же широкие, короткие штаны, которые были еще недавно в моде у наших женщин, головы обмотаны полотенцами – будто это солдаты в униформе очень экзотической армии.
Отвратительный запах догнал ее. Она обернулась – Маун Каун раскурил толстенную сигару в кукурузных листьях – точно как початок. От нее и исходила вонь.
Лена испугалась, что эта вонь всех вокруг перепугает, но второй шан не обратил внимания на этот проступок коллеги.
Скользя по росистой траве, они съехали к реке. Она и здесь была такой быстрой, что, пожалуй, не переплыть. Несколько узких долбленок с высокими загнутыми носами лежали, вытянутые на берег.
– Садись, – сказал Маун Джо.
Лодку было трудно разглядеть. Клочья тумана то скрывали ее целиком, то на несколько секунд открывали.
Они стащили лодку с берега, и она закачалась в неглубокой воде. Лена забралась в неустойчивую лодку – более ненадежного судна ей видеть не приходилось.
Маун Каун толкнул лодку в корму и прыгнул в нее, когда она уже заскользила по воде.
Лодку понесло вниз, все быстрее и рискованнее. Маун Джо подобрал со дна небольшое весло и стал управлять им, Маун Каун раскачивался на корме, как противовес.
Лодку несло на устои моста, но шанов это не беспокоило. Лена решила, что это и ее не должно беспокоить.
Стойки моста, зеленые от лишайников и плесени, пронеслись в нескольких сантиметрах. Ниже по течению река становилась шире и спокойнее. Тогда Маун Джо начал править к дальнему берегу.
Они пристали как раз там, где начиналась узкая тропа. Она круто вела вверх среди кустов, в большинстве своем оказавшихся как назло колючими.
Тропинка становилась все уже, Маун Джо не опасался колючек, а о Лене никто и не думал. К тому же из зеленой чащи вылетали отвратительные москиты и даже оводы.
Жарко в этой чаще было так, словно ее не проветривали с прошлого года. И только когда Лена готова была уже повернуть назад к цивилизации, лимонаду и славному возлюбленному, тропинка вывела их на простор – то есть на сельскую дорожку.
По ней они пошли быстрее.
Дорожка забирала все выше и выше, и так продолжалось минут сорок. Лена терпела. Почему, в конце концов, она, профессиональная спортсменка, должна уступать двум необразованным горцам?