– Эта женщина, – Аскольд говорил с искренней печалью в голосе, – связавшись с одним черным полковником, сумела забраться в такие места, где и мужчине трудно...

– Без эмоций, полковник, – сказало начальство. – Мы с вами не чай распиваем. Смог провалить операцию...

– Не я стрелял, а ваша Кроткова, – буркнул Аскольд, но начальство не любит, когда его перебивают, и потому оно стало барабанить пальцами по столу.

– Продолжай, – сказало оно, отступившись.

– Факт остается фактом, Сидорова жива...

– Не тяни, я понимаю, почему она жива. Уже нет резона убивать ее. Уже не остановишь.

– Главное – достать противоядие.

– Надо было не противоядие искать, а на пути этого...

– Поппифаг.

– Надо же придумать название. Уроды!

– Не мы придумали.

– Продолжай. Объясни мне по-человечески, почему ты ее не убрал с самого начала?

– С самого начала? За что? А потом было поздно. Ускользнула. Вы же знаете, что нет хуже любителей, они непредсказуемы. Профессионала я бы тысячу раз просчитал и снял его... Но главный фактор – ну гениальная баба, преклоняюсь! Кинуть такого гуся! Самого полковника Наронга.

– Не отвлекайся. Читал я объективку на твоего полковника. Большая сволочь. Но нас с тобой это не тревожит. Так что доставай противоядие. И без него не возвращайся. Ты понимаешь, что ты делаешь с мировой политикой?

– Никто, боюсь, не понимает.

Поэтому на некий день заточения к Лене снова пожаловал Аскольд.

– Ну и миазмы у тебя, – сказал он. – Пора выбираться на свежий воздух.

Лена встретила Аскольда равнодушно, тупо: она уже одурела от вони, духоты, насекомых. Как удивительно, что человек может пережить все это и даже, если удается заснуть, видеть какие-то цивилизованные, даже радостные сны. Это возмущало – не утешало, а возмущало: хуже нет, чем проснуться и провалиться из веревкинской весны в гниль лесной темницы.

– Я тут тебе банан принес, – сказал Аскольд и протянул банан.

Ему была противна эта баба – удивительно, что совсем недавно он видел в ней прелестную, хоть и грубоватую женщину. Это было существо, не более того, все узники постепенно превращаются в животных. Если вам будут говорить о чистых, мужественных и причесанных узниках – это инсценировка, липа.

Аскольд ожидал от нее человеческого движения – отказа от банана.

Но Лена вяло протянула руку, взяла банан и начала его чистить.

– Я стараюсь объяснить тебе, – твердил Аскольд, – что ты на свете живешь не одна.

– А кто еще? – спросила она без издевки, без иронии – просто хотела для себя уточнить, кто же, кроме нее, живет на свете.

Аскольд знал, что у Лены опять подвело живот – ее мучил колит, а может, амебная дизентерия – черт его разберет. А при этом Аскольде приходилось терпеть – не пойдешь же к параше, что стоит в углу темницы.

Аскольд не смог сразу ответить на вопрос Лены – он понимал, что тут он бессилен. К каждому человеку можно подобрать ключи через родных, близких или любимых. А Лена была защищена своим сиротством. По ней – хоть все жители земли помрут от простуды – все равно.

Аскольд судил профессионально, упуская из виду важный движущий мотив Лены – месть. Месть тем, кто убил Николая и Бориса, и спасение бесчисленных Николаев и Борисов, обреченных на смерть, если она за них не вступится.

– Мы с тобой живем в жестоком мире, – произнес он наконец.

– Вижу. – Она не улыбнулась.

– Мы никогда не сможем сделать его идеальным. Но он, видно, не хуже всех других миров.

– Каких? – тупо спросила Лена, но на этот раз Аскольд не стал ей отвечать, а продолжал свою мысль, чтобы не забыть, не сбиться.

– От того, что здесь, в Лаосе или Бирме, крестьяне выращивают мак, их дети могут пойти в школу, а они сами наесться досыта. Так что пойми диалектику – не бывает просто плохого или просто хорошего события. Для того чтобы вырастить, обработать мак, превратить его в опиум, многие и многие тысячи людей гнут спину и честно трудятся. Пойми же меня правильно и не старайся показаться романтиком – есть еще тысячи людей, которые хранят, распространяют наркотики, тоже имеют детей и жен – и тоже их кормят. Это работа. Это часть экономики нашей планеты. И еще неизвестно, кого больше – тех, кто трудится, производит наркотики, или тех, кто их употребляет.

Тут Аскольд лукавил, но он не давал времени Лене подумать и возразить.

– Там, где есть, скажем, крысы, там существуют и собаки, охотники за крысами.

– Кто собаки?

– Я, к примеру, собака. Ищейка. Я положил жизнь на то, чтобы вылавливать наркотики, уменьшать вред от них, ловить особо наглых и опасных дельцов.

– Ты ловишь? А я думала, ты делаешь.

– Нет, я тебе уже говорил – я сотрудник особого отдела ФСБ. Я и мои товарищи рискуем жизнью, здоровьем – всем, чтобы в мире было меньше наркотиков, меньше бед и страданий и погибало меньше мальчиков.

– Вы? – тупо и недоверчиво переспросила Лена.

– Постарайся мне поверить.

– Нет.

– Тогда слушай и понимай! – Аскольд уже почти отчаялся вдолбить что-либо разумное в голову этой скотины. Пора ее списывать – от нее смысла нет и быть не может. – Слушай. Подумай. Вот в этом мире появились вы с вашим бывшим мужем. И тайком, не поставив в известность соответствующие органы, кинулись наводить в мире порядок. А в чем ваш порядок?

– Уничтожать, – сказала Лена.

– Не уничтожать, а умножать, – возразил Аскольд, отодвигаясь подальше – от этой женщины воняло. – Вот ты уничтожила посевы на одном, другом, десяти участках...

– На двух.

– Дура! Ты не знаешь, что творится! Оказывается, этот самый поппифаг распространяется как чума. Вирус переносится ветром, насекомыми, дождем... мы не успели пресечь это в первый день. А сегодня вирусом поражены фактически все поля в долине Сальвина и в верховьях Меконга. Сотни тысяч людей остались без дохода, без денег, теперь они бросятся воровать, убивать друг друга. Был худой мир, он был лучше доброй ссоры. Знаешь, что ты наделала, безмозглая кукла? Ты уничтожила мир.

– Не врешь? – спросила Лена и улыбнулась.

Аскольд удивился – занятый собственными речами, он выпустил из головы, что с дьявольской настойчивостью эта женщина стремилась именно к уничтожению посевов – он признался ей в том, что она его победила. Черт побери, начальству в таких ошибках признаваться не следует.

– В общем, ситуацию еще можно взять под контроль, – сказал Аскольд. – И ты должна нам помочь.

– Зачем?

– Я же тебе объяснил! Чтобы спасти сотни тысяч честных тружеников.

– Значит, больше не будет опиума?

– В этом и заключается твоя главная глупость! – закричал Аскольд. – Свято место пусто не бывает. Мы знаем, как бороться с героином, мы знаем пути и методы, мы можем контролировать его... Ты уничтожишь источники героина, тут же появятся химические средства – они и сейчас уже есть, их куда труднее уловить, они действуют как пули: одна таблетка – и человек погиб. Понимаешь ли ты, что в своей слепоте ты губишь весь мир!

Лена отвернулась от него. Она не могла и не хотела задумываться – она сделала, что хотела, доплыла до нерестилища и погибла. Вот и все. А уж другие пускай решают...

Аскольд знал, что должен пристрелить эту женщину, ничего, кроме отвращения, не вызывавшую. Но не