и в других странах люди исчезают пачками. На «Эхе Москвы» сначала заверещали – типа подстава, власти делают все, чтобы дестабилизировать политический процесс в стране, короновать Путина, но потом и они попритихли. Выяснилось – за бугром такая же чехарда. В Мехико счет на десятки тысяч…
– Может, тогда попытаемся самостоятельно откачать моего кореша? В больницах, наверное, уже не до нас… Там сейчас полно великих и невеликих мира сего, помутившихся разумом, ослабевших сердцем… – Саня подмигнул рыженькой медсестре. – Электрошок имеется?
– Имеется. Но я никогда…
– Включайте.
– Давайте вывернем к тридцать первой? – вмешался в разговор Толян. – Там ему какой-нибудь растворчик вколют, и он воскреснет. Только, сдается мне, по нынешним временам поспокойней будет в коме недельки три полежать…
– Гоните в Медведково, демагоги! – не открывая глаз, заорал Кратер. – Через три недельки вместо Москвы, Нью-Йорка и Токио будет безлюдная техногенная помойка!
– Что бы ты сейчас сделала, если бы узнала – все открытые вами законы неверны, а часто и невозможны? Что бы ты сказала, если бы я поведал – все твои представления о материальном мире ложны? Твоя память об увиденном, услышанном, привычные ощущения всех твоих органов чувств не соответствуют истинной природе вещей…
Фея сразу узнала голос за спиной. Она не стала поворачиваться. Сквозь зубы процедила:
– Ты откуда взялся здесь, маленький сопливый недоносок? Пришел репетировать заученные рифмы?
Ломающийся детский фальцет не отреагировал на оскорбление:
– Я кое-что могу в этом неустойчивом мире. Я не хочу, чтобы ты уходила.
– Как видишь, вариантов не так много. – Фея присела на корточки, достала патрон, зарядила ракетницу. – Требуется угомонить несогласных.
Просыпались заснувшие было краски окружающего мира. Перед глазами возник собор Ивана Великого, рассредоточившиеся на площади люди в форме и без.
«Дождь, бляха-муха, дождь! Устала я от этой жары…»
Фея повернулась к Витьку. Он продрался сквозь гордую ель к присевшей на краю площади девушке. Одежда неухоженная, мятая. Застиранная черная футболка с надписью «ОткРыТый», вельветовые джинсы дудочкой, пузырящиеся коленки, убитые и давно уже не белые кроссовки. Нечесаные волосы, красные невыспавшиеся глаза, равнодушная усталость на курносом детском лице.
– Как ты прорвался через оцепление? Зачем? Сегодня здесь в пузо не целуют.
«Тишина. Первый раз слышу такую звенящую тишину в аккомпанементе дождя…»
Тревожно и непривычно торопливо пробили куранты.
– Я пришел, потому что ты удивительно похожа на основные явления этого мира. Волны, движение планет, дождь…
– Корневой каталог, системный файл. Ага!
Она покрутила головой, выбрала ближайшую мишень. Истерически вздрогнув в руке, грохнула ракетница. Солдаты, залегшие по периметру площади, не ответили, видимо ожидая команды на общий залп.
«Я всегда восхищалась Оводом, командующим собственным расстрелом…»
– …эти явления происходят постоянно. Сложно определить перспективу их угасания. Они не переполняются собственным содержанием, они неисчерпаемы, они вечное следствие изменений Вселенной.
В тишине защелкали затворы автоматов, суровый голос из мегафона чеканил приказы прекратить сопротивление. Орали: «Отпустите ребенка!.. Оружие на землю!..» Фея пожала плечами – «калаш» давно валялся на брусчатке.
– Люди проще – всегда можно увидеть, где поставить точку. Ты – другая. Похожа на вечно недописанный текст. Вроде все сказано, но чистая бумага по-прежнему требует новых слов.
– Смотри, сколько желающих отбить на моем теле все возможные знаки морзянки.
– Поверь, пока тебе это не страшно.
– Все-таки зачем ты здесь? Чтобы сказать мне об этом?
– Да. Сказать – ты должна остаться. Я сделал так, чтобы ты перестала…
Фея не дослушала:
– Извини. Позволь мне самой решать простенькие вопросы о своем окончательном упокоении.
Небо потемнело. Гигантская тень накрыла Ивановскую площадь.
Здешний Костя Шаман был так же непохож на прежнего потустороннего, как птеродактиль на глиста. Складки на бульдожьей морде морщинились приятными глазу узорами, на губах дрожала довольная ухмылка. Казалось – унылая гримаса никогда не посещала это лицо.
– Ре-е-ебя-ята, как я рад! – благодушие перло изо всех щелей. – Выжили, едрена кочерыжка! – радостно сообщил он прямо с порога.
– Против любви медицина бессильна, – хмуро пробормотал Кратер и в башмаках потопал на кухню.
Костя и Саня познакомились самостоятельно, пожали руки и двинулись за ним.
Кратер из окна разглядывал доставившую их «скорую»:
– Не уедут, – уверенно сказал он.
– Еще бы, – подтвердил Кораблев. – Одного твоего небритого взгляда было достаточно…
– А ты еще и денег сунул. Сколько?
– Откуда я знаю. Представил пачку долларов – и зелененькие зашуршали в ладошке. Если на Большой земле знали бы, многие отчаянные головушки двинулись бы сюда на заработки.
– Ре-е-ебя-ята! Жи-и-ивем! – обозначил свое присутствие Костя. Указал на богато накрытый стол: икра, ополовиненная бутылка водки, гигантский самовар, рядом с которым измеряли время микроскопические песочные часы.
Ребята дружно повернулись к Шаману. Жизнерадостность хозяина не отразилась на их лицах.
– Пока нас откачивали, здесь уже научились бесследно утилизировать человеческий материал? – спросил Кратер.
– Научились!.. научились!.. – радостно кивал Костя, разливая по огромным фужерам водку.
– Костя, поймите, – вежливо начал Кораблев, – за несколько часов мы пережили потрясения, нарушившие наше и без того хрупкое душевное равновесие. Мы умерли и воскресли. При этом совершенно не понимаем, где мы и что за чепуховина здесь творится.
– И еще. Каждый из нас конструировался как злобная машина для убийств, которая в настоящий момент не знает, как функционировать и кого больше всего за это не любить, – добавил Кратер и хлопнул водки.
– Развейте наше недоумение, – подбодрил Саня.
Костя Шаман улыбался все так же радостно:
– Значит, вы решились уйти из жизни? Извините, по виду внешнему очень непросто распознать коней бледных.
Не стесняясь, Кратер буркнул Кораблеву:
– Увы, Санек. В нашем мире этот фрукт был гуру, а не полудурком… Ничего мы здесь не выясним.
Шаман запротестовал:
– У меня есть догадки, которые могут огорчить вас.
– Мы сегодня столько раз огорчились! Лишний раз не помешает. Константин Игнатьевич, вы в курсе, что мир, в котором вы живете, в некотором смысле пристанище тех несчастных, что обрели покой совершенно в ином месте?
– Одна из моих теорий – о том, что я как раз живу в отправной точке путешествия этих несчастных, – возразил Шаман, но, увидев, что Кратер взял хлебный нож, добавил: – Впрочем, я легко соглашусь и с вашей версией.
– Давайте ее развивать. – Кораблев развел руками.
