не можем себя вести, иначе мы не имеем права поступать.

И вообще Демьян не любил откровенностей и сердечных излияний. Быть может, это его недостаток, быть может – достоинство. Судить не берусь. Но упрекнуть его в чем-либо другом я не мог.

Пришел Костя. Свежие снежинки таяли в его волосах, прозрачные капельки стекали на лоб. Он улыбался, улыбался радостно, торжествующе.

'Значит, все в порядке', – заключил я.

Демьян оторвался от бумажек:

– Ну как?

– Узнал.

Костя надул щеки, с шумом выпустил воздух, прошел к стене, сел на кирпичи, сложенные столбиком.

Я посмотрел на Демьяна. Мне хотелось спросить его: 'Что вы на это скажете? Я же заверял, что Костя перестанет быть Костей, если не сделает того, что ему поручили'.

Демьян пошевелил подвижными ноздрями, собрал бумажки, отложил в сторону и попросил:

– Ну, рассказывайте.

– А что рассказывать? Узнал. Через Фролова. Потом сам сходил и посмотрел.

– Фролов служит в полиции? – поинтересовался Демьян.

– Да, у нас. Он ведает квартирными делами. До войны в коммунхозе промышлял. Сволочь порядочная.

– Ну и что же? – продолжал подбираться к главному Демьян.

– Восточная улица, восемьдесят два. Двухэтажный дом. Деревянный. С подвалом, вернее, полуподвал. Часовой. С улицы не подобраться. И со двора ничего не выйдет. Ворота и калитка исправные. Сейчас телефон подводят. А вот со двора по соседству – думаю, выйдет.

– Поджечь? – спросил Демьян.

– Ну да.

– Да, это самое лучшее. Как вы считаете? – обратился Демьян ко мне.

Я не возражал. Дело в том, что из информации Пейпера мы узнали, будто представитель СД вывез из разных городов, оккупированных немцами и лежащих восточнее Энска, какие-то архивы. Думали вначале, что эти архивы пойдут на запад, но они осели в Энске. Немцы занялись их изучением. Нашли укромное местечко и стали рыться в бумагах. Где они укрылись – никто не знал, в том числе и Пейпер. А вот Костя сегодня выяснил.

– Народу в доме целая орава, – сказал он. – В окна видно.

Большая земля уже знала об архивах и предложила уничтожить их. Как? Это уже наше дело.

– Кому поручим? – спросил Демьян.

– Я начал, я и кончу, – ответил Костя, нахмурив брови.

– А если вам поможет Цыган? – осведомился Демьян. – Вдвоем сподручнее.

– Не всегда. Ну что ж, вдвоем так вдвоем. Только по моему плану.

Я не возражал.

– Договорились. Приступайте к делу немедленно. Архивы есть архивы. В руках врага это находка. Жечь их, когда немцы разберутся во всем, не имеет смысла.

– Понятно, – заметил Костя.

Итак, мне предстоит выполнить операцию вместе с Костей. Это и удобно и в то же время сложно. Сложно потому, что Костя очень своеобразен по характеру. В свои девятнадцать лет он необычно самостоятелен. И неизвестно, откуда эта самостоятельность: воспитана ли в семье или приобретена работой в подполье. В войну он вошел прямо со школьной скамьи. Отец его говорил, что таких, как его сын, в городе хоть пруд пруди, а толку от них никакого. Отец ошибался. Теперь это можно сказать точно. Если бы в Энске отыскались еще три-четыре хлопца таких, как Костя, было бы чудесно, сила нашего подполья увеличилась бы намного.

Город он знал как свои пять пальцев. В нем провел детство, юность.

Разводил голубей, удил рыбу, играл в «белых» и «красных», лазил в чужие сады за яблоками и грушами, имел друзей и недругов. Своенравный, избалованный хорошей жизнью, достатком в доме, Костя привык спорить, дерзить, пререкаться. Он любил командовать над сверстниками, огрызался отцу и матери, ни во что ставил старшего брата.

Когда оккупанты приблизились к Энску, Костя пошел в военкомат и сказал, что останется в городе. Отговорить его было трудно. И военкому, и родителям.

Все равно он поступит по-своему. Костя остался, а с ним, для присмотра, осталась его сестра Аленка. Ее мы нарочно не вовлекали ни в какую работу.

Она сидела дома, шила, готовила еду, топила печь.

Немцы пришли, и Костя словно вырос. Будто возмужал лет на десять. Я диву давался такому огромному приливу энергии. Полная отдача большому, светлому и опасному делу захватила его целиком.

Его завербовали в полицаи. Толковый, способный, грамотный, он через месяц стал дежурным по караулам. Полиция охраняла управу, казначейство, магазины, редакцию газеты и типографию, радиоузел, лесной склад и дома наиболее видных ставленников оккупантов.