Джон.

— Не знаю, — рассеянно ответила Мэри. — Я просто рада, что ты цел и невредим, и жалею, что такое произошло.

Когда Сэксон ехал по дороге в горы, многие смеялись, глядя на него, а один человек громко сказал своему приятелю:

— Слышал, как этот парень вопил?

Джон покраснел, чувствуя, как колотится его сердце. Он знал, что самое страшное проклятие в мире — это когда тебя считают трусом. Настоящий мужчина скорее умрет, чем позволит, чтобы о нем говорили подобное.

Мулы поднимали повозку все выше и выше по горной тропе, и Сэксон постепенно начал успокаиваться. В чистом воздухе дышалось легче, а за поворотом находилась площадка, откуда Джон всегда смотрел на свою маленькую долину. Мулы отлично знали его привычку и сами тут остановились.

Джон, улыбаясь, посмотрел вниз, но улыбка постепенно сползла с его лица. Что-то было не так…

Не веря своим глазам, он устремил взгляд в знакомую голубизну неба, потом снова посмотрел на долину. На том месте, где раньше стоял его дом, теперь поднималась струйка дыма.

Дом исчез, и амбар вместе с ним. Ветер разносил по воздуху пепел. Деревья, которые росли вокруг хижины, превратились в черные скелеты. Среди зеленой травы темнела выгоревшая отметина, словно нарисованная углем.

Сэксон пустил мулов вперед медленным шагом. Принадлежавший ему мир съежился до повозки и двух этих животных. Больше у него ничего не осталось.

Оглядевшись вокруг, Джон увидел, что коровы тоже исчезли. В долине побывали демоны, уничтожив за один день все, созданное им за восемь лет! Все его труды пропали даром. Он оказался в том же положении, в каком был шестнадцатилетним парнем.

Если для того, чтобы создать ферму заново, потребуется еще восемь лет, к тому времени ему будет уже тридцать два года. Этот возраст Джону казался весьма солидным. Едва ли Мэри станет ждать его так долго.

Сэксон остановил мулов и слез на землю. Тут и там виднелись темные кучки мусора, над которыми вился дымок.

В коррале лежали трупы двенадцати телят. Некоторых из них пламя едва коснулось, но все умерли, задохнувшись от дыма. Преступники даже не позаботились разрезать туши, чтобы запастись мясом.

Да, здесь побывали убийцы. Сначала Джон думал, что пожар вызвала искра из дымохода, угодившая в стог сена, но это не могло объяснить исчезновение стада из долины. А вскоре он обнаружили следы копыт шести лошадей. Возле ручейка, в грязи, отпечатки были особенно четкими — на левом переднем копыте одной из лошадей виднелась полоса, словно у животного были мозоли.

Один из мулов заржал, и Сэксон вздрогнул от резкого звука.

Он сел на камень, глядя перед собой. Образ исчезнувшего дома стоял перед его мысленным взором. Джон видел себя, готовящего ужин, слышал мычание коров. Но видение быстро исчезало — в реальности кругом была пустота…

Над долиной сгущались сумерки. Вечер быстро приближался. Сэксон остро ощущал холод одиночества. Мулы не служили ему утешением. Ночная тьма наблюдала за ним тысячью глаз. Сама природа спрашивала его, что он намерен делать, а ему нечего было ответить.

Сэксону было двадцать четыре года. Значительная часть жизни, как он считал, осталась позади вместе с солидной порцией надежд.

Наконец Джон пробудился от апатии. Стадо не может передвигаться быстро. Мулы, разумеется, тоже не скороходы, но все же проворнее и выносливее коров.

Отпустив одного мула пастись, Сэксон вскарабкался на другого и двинулся по следу исчезнувшего стада.

Тридцать миль, преодоленные лунной ночью с холодным ветром, и переходы через ледяные горные потоки истощили силы мула.

Джон Сэксон слез с него, забросил в кусты уздечку и отправился дальше пешком. Теперь он двигался даже быстрее, чем верхом, так как, в отличие от него, животное не подгоняло отчаянное беспокойство. Если бы Сэксону удалось вернуть стадо, все было бы в порядке. Дом и все остальное были в основном плодом ручной работы, а сил у него оставалось более чем достаточно. Он чувствовал себя способным работать сколько угодно лет по двадцать часов в сутки, чтобы восстановить утраченное жилище. Потерю хижины в каком-то смысле можно даже рассматривать как благо — теперь он построит дом больше и лучше, достойный Мэри Уилсон.

Другое дело — пропажа стада. Придется снова каждый день работать на ранчо, откладывать каждый месяц тридцать, сорок или даже пятьдесят долларов, экономя каждый цент, отказывая себе во всем, чтобы начать приобретать за четверть цены слабых, голодных коров и собрать, наконец, какое-никакое стадо.

Но чтобы вернуться к тому положению, в котором он находился до внезапного удара судьбы, потребуется еще восемь лет, а Мэри не сможет ждать его так долго.

Эти мысли заставляли Джона шагать всю ночь напролет, сначала при луне, затем на рассвете, отыскивая следы своего стада и лошадей похитителей, в том числе коня с перекладиной на подкове.

Но теперь от левой стены узкого ущелья отходило несколько маленьких расщелин, в каждой из которых виднелись следы коров.

Лучи восходящего солнца осветили белые как мел скалы. При виде их Сэксон застыл как вкопанный.

Ему сразу припомнились истории об угонщиках скота из Белой долины, они уводили в горы большие стада, там разбивали их на группы, которые затем выставляли на продажу в разных местах. С надеждой застигнуть воров врасплох можно было распрощаться. Они уже наверняка передали стадо в руки профессиональных угонщиков. Странным казалось только то, что эти опытные специалисты послали шестерых человек всего ради сотни коров.

Сэксоном овладело отчаяние. Он почувствовал усталость и дрожь в коленях. Присев на камень, Джон огляделся вокруг. В центре живописной долины струился поток; раздуваемые ветром тысячи капель походили на туманную дымку. Рощи высоких деревьев сулили тень и прохладу. Но его не радовала красота пейзажа. Каждый удар пульса напоминал ему о потере.

Спустя какое-то время он увидел, что к нему направляются шестеро всадников. Их число соответствовало количеству похитителей его стада. Джон не заметил, из какой расщелины они выехали, — казалось, грабители свалились с неба. Всадники подъехали ближе, и Сэксон разглядел во главе отряда смазливого громилу Боба Уизерелла.

Всадники насмешливо отсалютовали Джону, а он, посмотрев вниз, увидел, что левое переднее копыто лошади Уизерелла оставляет на земле отпечатки подковы с перекладиной.

— Ты гнусный скотокрад, Уизерелл! — крикнул Сэксон.

Бандит повернулся с револьвером в руке. Но Джон как безумный ринулся на врага.

— Вор! Грабитель! — кричал он.

Уизерелл поднял револьвер, собираясь выстрелить, но, увидев, что противник безоружен, изменил решение и, бросив поводья одному из спутников, спрыгнул наземь.

Подбежавший Сэксон взмахнул кулаком, однако бандит парировал удар, продолжая усмехаться.

— Сейчас я научу тебя кое-чему, простофиля, — пригрозил он и молниеносным ударом снизу угодил в подбородок парню.

Джон шагнул назад, чувствуя, что у него подгибаются колени. Уизерелл, не давая ему опомниться, нанес вторую затрещину левой прямо лицо. Джон, обезумевший от гнева, был готов убить врага, но тумаки сыпались на него один за другим, затуманивая зрение, лишая способности сопротивляться. С лица на одежду стекала кровь.

Сэксон едва успел вытереть заливавшую глаза липкую алую жидкость, как два очередных удара едва не сбили его с ног. Он услышал радостные крики приятелей Уизерелла, советовавших своему вожаку, куда бить дальше. Каждый раз, когда Джон бросался на расплывающийся перед его глазами образ противника, он наталкивался на непробиваемую стену свирепо молотящих кулаков.