самых преданных мне людей. Сейчас он командует моим флотом в Средиземноморье. Он легко отыскал нашу леди. Она спала с сэром Уильямом Гамильтоном, который таковым не являлся.
ОН: Мистификация?
ОНА: Граф Алексей поухаживал за ней и пригласил посетить его палаццо в Пизе. Разумеется, он арендовал его. Вскоре, когда головы их покоились на одной подушке, они пришли к выводу, что дальнейшее сотрудничество может быть чрезвычайно плодотворно. У нее — Богом дарованное право на русский престол, у него — флот. Он признался, что презирает меня: якобы я недостаточно вознаградила его, взойдя на трон, и взяла в любовники его брата Григория.
ОН: Милая парочка. Но им пришлось бы убрать с дороги вас…
ОНА: Конечно. Орлов уверял княжну, что армия и флот их поддержат. Она потребовала доказательств. Он предложил устроить эффектную брачную церемонию. Обещал, что поженятся они на палубе его флагманского корабля во время потешного морского сражения. Так все и произошло, и матросы приветствовали ее криками: «Многие лета, Елизавета, Императрица Российская!»
ОН: И?..
ОНА: А потом она спустилась в адмиральскую каюту и готовилась начать медовый месяц — тут-то ее и арестовали. Сначала доставили на корабле в Кронштадт, а потом…
ОН: Где же она сейчас?
ОНА: В Петропавловской крепости, в цепях. Комендант — кстати, он брат вашего старого друга Дмитрия Голицына — в эту самую минуту строго допрашивает ее. Оказывается, она еще большая обманщица, чем мы думали. Она не знает ни слова по-русски. А родилась, по-видимому, в Багдаде, где и наслушалась сказок.
ОН: Да, что касается сказок — тут арабы мастера.
ОНА: Увы, она слишком этими историями увлеклась. Так что же вы думаете по поводу моей маленькой мистификации?
ОН: Она, разумеется, невиновна. Не причиняйте ей вреда.
ОНА: Ни в коем случае — если бы на то была моя воля. Но если все делать самой, какой смысл содержать Секретный отдел, призванный выявлять моих врагов? Тараканова будет содержаться в подземной тюрьме, подвергнется допросам и, я не сомневаюсь, признается во всем. Потом будет писать мне безумные письма, молить о пощаде…
ОН: И надеюсь, вы пощадите ее — как разумная и просвещенная правительница…
ОНА: Не пощажу — как трезвомыслящая правительница. Всю жизнь я по мере сил стараюсь творить добро. Но, друг мой, поверьте — я научена горьким опытом. Я управляю страной легенд и фантазий. В России каждая ложь видится правдой, а все разумное принимается за глупость.
ОН: Сколько же ей лет?
ОНА: Двадцать три. Но подозреваю, что двадцати четырех уже не будет.
ОН: Во имя нашей дружбы прошу вас освободить ее. Она никого не убивала. Она всего лишь воплотила в жизнь несколько сказочных историй.
ОНА: Она играла — и проиграла. И теперь останется там, где она сейчас. Пока о ней не забудут.
ОН: Я умоляю вас отпустить ее, Ваше Милосердное Императорское Величество…
ОНА: Мсье, что бы вы ни писали, какие бы ни установились между нами отношения, слуга всегда остается слугой.
ОН: Я просто прошу вас проявить милосердие.
ОНА: Конечно, дорогой мсье Дидро. Я проявлю милосердие. Сейчас Рождественский пост. Так вот — до наступления нового года можете больше не писать мне никаких меморандумов.
29 (наши дни)
Куда ни глянь — повсюду книги. Они окружают меня со всех сторон, выстроились рядами на самодельных деревянных полках, лежат на старинных столах и конторках, в стопках до потолка и в беспорядочных кучах вдоль стен. Все книги старые и, похоже, одного века. Книги в библиотечных переплетах, в жесткой коричневой коже, в белой телячьей коже, в красном сафьяне, с простыми и с золочеными заголовками. Книги всех классических размеров: ин-октаво, ин-фолио, ин-кварто, ин-дуодецимо. Некоторые из них, пережив столетия, прекрасно сохранились; но многие несут на себе следы времени или дурного обращения: они вырваны из переплетов, разброшюрованы и превращены в стопки печатных листов. Я в подсобном помещении, спрятанном среди читальных залов и хранилищ огромной Публичной библиотеки. Пахнет типографской краской, бумагой, влажным тряпьем. Помещение плохо освещено, в нем пыльно и сыро. Пол затоптан, как будто сегодня сюда входили и отсюда выходили множество людей, хоть и непонятно — что им здесь понадобилось? Из трещин в потолке капает вода — прямо на кучи книг, переплеты которых из коричневых постепенно становятся черными.
— Могу я оставить вас здесь на несколько минут? Я принесу горячего чая, прямо из самовара, — так сказала мне Галина, приведя меня в огромную Публичную библиотеку и усадив на стул в этой захламленной подсобке.
— Где мы находимся? — спросил я.
— А как вы думаете?
— Но это ведь не библиотека, во всяком случае, не библиотека Вольтера и Дидро?
— А как по-вашему, что такое библиотека? Куча книг? Большой зал? Огромное здание? Ладно,
Оставшись в одиночестве, я брожу по комнате, от полки к полке, от стола к столу, от стопки к стопке. Окно только одно, весьма запыленное, под ним стоит большой стол. На столе много книг, некоторые из них раскрыты, как будто кто-то читал или просматривал их. На столе также стоит гипсовая статуэтка — голова капризного фавна, наблюдающая из окна за людной площадью перед библиотекой. Это, несомненно, Дидро — скорее всего, работы Мари-Анн Колло (впрочем, не уверен). С одной стороны площади простирается шумный Невский проспект, заполненный машинами и троллейбусами, с другой — фасад драмтеатра имени Пушкина (в этом городе все названо именами писателей). А в парке посреди площади стоит еще одна статуя, и именно на нее направлен взгляд гипсового Дидро. Это Екатерина Великая — высокая, коронованная, осанистая, царственная, изваянная скульптором Микешиным в конце XIX века.
Но более всего меня занимают книги на полках. Это комплекты, серии, специальные издания, собрания сочинений. Они действительно напоминают чью-то частную библиотеку, собранную в те дни, когда культурные люди держали у себя дома целые книжные магазины — и длинные ряды кожаных переплетов становились памятником их неподдельной серьезности. Здесь есть множество великих книг, которые могли бы им понадобиться: размышления Декарта и Лейбница, Юма и Шефтсбери, Монтукла и Беккариа. И переплетенные страницы великих драматургов — Расина и Мольера, Шекспира и Мариво. И стихи известных поэтов: от Лафонтена до Колли Сиббера. И сочинения великих мыслителей: от Монтеня до Монтескье. И труды по политэкономии, медицине и другим областям науки: психология Галлера, математика Ньютона.
