государей.

ОН: Ей-богу, ничего такого я не хотел.

ОНА: Чего стоит заявление, что закон, честь и правила приличия, ограничивающие произвол простого смертного, для монарха — пустой звук.

ОН: Я полагал, что ничем не ограниченное своеволие государя — основа монархического строя.

ОНА: Не совсем. Вы пишете, что дело государя — сдерживать произвол подданных. Но есть границы и королевскому произволу. И устанавливает их Господь Бог.

ОН: Верно, Ваше Сиятельное Величество. Это я и пытаюсь объяснить. У меня есть претензии к монархизму, но лично к вам они ни в коей мере не относятся. Недовольство мое адресовано исключительно бесплотным божественным силам, которые допустили такой непорядок в своем хозяйстве.

ОНА: Но вы же не верите в божественное начало…

ОН: Когда надо, верю.

ОНА: Послушайте. «Утром, поднявшись с постели, потягиваясь и зевая, Юпитер подходит к небесному окошку и смотрит вниз, на грешную землю. „Ага, — бормочет он, — в Азии — чума, в Германии — война, в Португалии — землетрясение, в Турции — резня, во Франции — сифилис, в России крестьян кнутом порют. Так, так“. И набрюзжавшись всласть, громовержец снова укладывается спать. Это смертные называют Божественным Провидением».

ОН: Неплохо сказано, правда?

ОНА: Это нам урок, пишете вы: не стоит полагаться на богов, ленивых и непостоянных. Позволить монархам править, согласуясь с божественным правом, — значит дать им полную и неограниченную волю. Отсюда вывод — лучше обойтись вообще без монархов.

ОН: Лучше.

ОНА: И это, по-вашему, разумно?

ОН: Разумно, справедливо и подсказано обычным здравым смыслом.

ПРИДВОРНЫЕ перешептываются.

ОНА: Не вздумайте еще раз повторить это, мсье Дидро. Ни публично, ни в личных моих покоях.

ОН: Мадам, если бы вы соблаговолили прочесть еще немного… Ниже сказано, что хотя богам человеческие судьбы глубоко безразличны, монарх — Он или Она, не важно — все же не совсем свободен и бесконтролен…

ОНА: Ну да, там про это написано. Оказывается, государь боится пасть от рук собственных подданных. И только потому не превращается в законченного негодяя.

ОН: Правильно.

ОНА: Вы упорно бросаете мне в лицо упрек в деспотизме, мсье Философ. Берегитесь, а то в один прекрасный день вы окажетесь правы — я просто-напросто прикажу отрубить вам голову. Не забывайте, что вы, как и прочие, зависите от моей благосклонности, долготерпения и снисходительности.

ОН снова раскаивается.

ОН: Тысяча извинений, Ваше Величество.

ОНА: И ни одному из них вы не придаете значения.

ОН: Чему, своим извинениям? Уверяю вас, я говорю искренно. Точнее — мне представляется, что искренно.

ОНА: Вы не считаете меня деспотичной?

ОН: Конечно нет, мадам. Если прикажете…

ОНА: Говорите, что у вас на уме. Я требую.

ОН: В таком случае вы, разумеется, деспотичны. Но другого от вас никто не ждет. Почему перед вами склоняют головы и преклоняют колени? Почему ваше имя прогремело на весь мир? Вы — божество, вы наша Афина, наша северная Минерва. Наш сиятельный деспот…

ОНА: Я управляю империей, мсье. Я в ответе за народ огромной страны и должна давать отпор ее врагам.

ОН: Я вас понимаю. Не каждому под силу вести метафизические беседы днем, после того как утром пришлось вторгнуться в Польшу и разгромить ее.

ОНА смотрит на него.

ОНА: Вот вы о чем? Хотите обсудить польский вопрос? Вам известно, что мсье Вольтер всецело одобряет мои действия?

ОН: Мсье Вольтер не устает поражать меня. Он, небось, объясняет ваш варварский набег, грабежи и насилие возвышенными целями Просвещения народов? Ну да. Других целей он не признает.

ОНА: Вот его письмо. Почитайте.

ОН (читает): «Я проповедую великую религию — веротерпимость, то единственное, от чего я не отступлюсь никогда. Но я лишь скромный монах, а вы — глава этой церкви. Увидите, человечество еще отблагодарит вас за самоотверженное стремление даровать полякам свободу совести…» О боже, какой кошмар…

ОНА: Не останавливайтесь, продолжайте…

ОН (читает дальше): «Российская государыня не только сама обладает поистине божественной терпимостью. То же свойство она желает привить соседям. Впервые самодержец своей властью и военной мощью способствует установлению справедливости и свободы совести».

ОНА: Вот это место. Эти слова вывела рука величайшего мыслителя эпохи. Или вы не согласны?

ОН: Не смею спорить.

ОНА: Оставьте, мсье Библиотекарь. Не станете же вы равнять себя с мсье Вольтером?

ОН: Ни в коем случае. Ваше Величество. Особенно если речь заходит о Польше.

ОНА: А вы завистливы. Я уверена, что вы бы поддержали меня в этом вопросе, если бы дали себе труд подумать.

ОН посмеивается про себя.

ОНА: Что вас развеселило? Не смущайтесь, скажите мне.

ОН: Иногда я развлекаюсь тем, что мысленно возвожу вас на французский престол. Какую бы империю вы создали! И за какой ничтожный срок!

ОНА: М-да… Королева-Солнце…

ОН: Это была бы кошмарная империя. Вы бы всех заставили есть картошку…

ОНА: Лучше картофель, чем латук. Или голодная смерть.

ОН: Мы восстали бы и отправили вас в Англию. Они и так уже сидят на картошке. Знаете, как называют вас в Англии? Тиран-философ.

ОНА: А вы меня называете деспотом…

ОН: Но ведь это правда.

ОНА (сердито): Мсье Философ, надеюсь, что чаша сия вас минует, но, случись вам стать во главе империи, вы повели бы себя в точности так же.

ОН: Не думаю.

ОНА: Я такая, какая есть, и это как раз то, что нужно. Посмотрели бы вы на Россию до моего восшествия на престол — груда развалин. И оцените, сколько мне удалось сделать.

ОН: Воистину — геморрой творит чудеса.

ПРИДВОРНЫЕ словно окаменели, ОНА медленно поднимается.

ОНА: Убирайтесь. И чтоб духу вашего здесь не было.

Вы читаете В Эрмитаж!
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату