сетчатку глаза, сигналы поступают и поступают в клетки головного мозга, чрезмерные, обильные, избыточные, ошеломляющие. Туристов хватает ненадолго. Они отступают и кидаются на поиски буфета, кресла или дивана (ах, почему их так мало?). Они опускают свои фотоаппараты; они разуваются. Девочки хихикают и болтают, стоя перед огромным Рембрандтом. Мальчишки гоняются за ними по бесконечным коридорам здания, из галереи в галерею.
«Этим буду наслаждаться лишь я и мои близкие» — так, говорят, заявила когда-то императрица, довольная прибытием новых западных грузов, присланных Голицыным и Дидро. Тогда сокровища были только-только распакованы и развешены на новеньких, специально под них выстроенных стенах. Но сегодня это собрание само собирает миллионы туристов со всего земного шара.
— Туристы — ужасные люди, постарайтесь их не замечать, — властно рекомендует Галина, водя нас по залам. — Гиды здесь отвратительные, постарайтесь их не слушать.
Но зачем нам их слушать? У нас собственный гид — Галина, и она просто несравненна. Она знает все, и почему-то ее пропускают везде — как некую непреодолимую силу.
Она открывает дверь в стене, и мы оказываемся в маленьком кабинете, где тайно курят смотрители музея и работают реставраторы.
И вот она снова собирает нас вокруг большого серебряного павлина Элизабет Чедли, указывающего другим группам туристов, что настало время покидать музей. И как бы по ее приказу часы начинают бить. Механизм оживает. Топорщит перья сова, вертится, позвякивая, беличья клетка. Кукарекает петушок, а павлин поворачивается к нам, склоняет голову и распушает хвост. А рядом стоит Галина, в платье от Пуаре, и громко хлопает в ладоши, привлекая наше внимание. Туристы, проходящие мимо, беседуют о Рембрандте или Малевиче, слушают своих надменных гидов или свои плееры. На нас косятся с любопытством: ведь мы не такие, как все. В самом деле, пусть их, пускай беседуют на обычные галерейные темы; нас уже подготовили к совсем иному рассказу. Я предлагаю назвать его «Повесть Галины».
24 (прошлое)
ОН: Мне нужно знать, сколько в России леса, какие площади засеяны пшеницей и другими зерновыми, сколько выращивается льна. Сколько импортируется лошадей и масла. Сколько экспортируется мехов, металла, гончарных изделий и икры.
ОНА: Зачем вам?
ОН: Вы хотите, чтобы я составил Российскую энциклопедию. Энциклопедия — это книга обо всем.
ОНА: Всего более чем достаточно.
ОН: Для жизни — может быть. Но не для энциклопедии. Какова общая площадь вашей империи?
ОНА: Неизвестно.
ОН: Национальный доход? Государственный долг?
ОНА: Не пытайте меня. Идите и докучайте членам Академии наук. Для того я их и держу.
ОН: Я пробовал. Как ни приду, они награждают меня золотой медалью и обильными цитатами. Но по делу я от них ничего не добился.
ОНА: Они ревнуют. Думают, что я слишком привязана к вам. Или вопросы были чересчур сложные. Откуда мне знать?
ОН: Академики не могут ответить на простые вопросы? Зачем тогда Академия?
ОНА: Мне казалось, это очевидно. Академиями давно обзавелись все великие державы. Я хочу, чтобы мир знал, какое значение я придаю науке, образованию и философии. В любом случае, если даже академики отказываются отвечать на ваши вопросы, с чего вы взяли, что я соглашусь на это?
ОН: Хорошо, Ваше Величество. Лишь один вопрос, и совсем легкий. Каково население России?
ОНА: А вы не знаете?
ОН: Кто-то говорит — восемнадцать миллионов, кто-то — двадцать.
ОНА: Могу предоставить вам список налогоплательщиков. Девять миллионов человек. Женщины и знать налоги не платят.
ОН: Хорошо. А население Москвы?
ОНА: Постоянно меняется. То больше, то меньше. К примеру, сейчас там свирепствует чума. К счастью, до Москвы далеко.
ОН: Больше, чем в Петербурге? Или меньше?
ОНА: Давайте бросим жребий.
ОН: Покорно благодарю. Ваше Величество. Подумать только — население Москвы определяется по жребию! И это говорит мне самое авторитетное лицо государства. Ну а сколько в России евреев?
ОНА: Вот уж кого мы никогда не считали. Но могу точно назвать вам число монашествующих. В России семь тысяч монахов и пять тысяч монахинь.
ОН: Тогда я советую вам завести еще две тысячи монашек или сократить на две тысячи число монахов. Если они поженятся…
ОНА: Как это — поженятся? Они же дают обет безбрачия.
ОН: Дать-то несложно, исполнить — сложнее. Страсти проникают и за монастырские стены…
ОНА: Вы-то почем знаете?
ОН: Мне случалось карабкаться на них. Монастыри — рассадник извращений. Ни одну нормальную женщину страсти не терзают так, как бедняжку монахиню. Женские монастыри изобрели, чтобы избавить беспокойных папенек от причиняющих беспокойство дочек. И пока эта ситуация не изменится, монастыри останутся поставщиками пороков.
ОНА: Только не у нас в России. Что еще вам угодно спросить?
ОН: Какими еще богатствами располагает Россия? Древесина, меха, драгоценные камни, минералы?
ОНА: Да, конечно.
ОН: Конопля, тутовое дерево?
ОНА: Да, и еще раз — да. Пометьте себе — в России есть все.
ОН: Виноград? Ревень?
ОНА: Да. Да. Запишите еще дьявольскую траву.