– Не то чтобы… – ответила я. – Просто я понятия не имею, как его успокоить. Эмери, насколько я понимаю, тоже.

– Не успеешь ты взять его на руки, как он притихнет,– заверил Джонатан. – Он же мужчина, верно? С нашим братом ты всегда справляешься без особых проблем. – Он снова легонько сжал мое плечо, наклонился и быстро поцеловал меня в шею. – Между нами говоря, когда на прошлых выходных я увидел тебя с ребенком на руках… – Он поводил по моей шее носом. – Всерьез призадумался.

Я вновь содрогнулась, но на сей раз от удовольствия и не без радости поразмыслила бы о думах Джонатана, если бы в эту минуту не распахнулось окно на втором этаже нашего увитого плющом дома и в нем не показалось мамино лицо.

– Дорогая! – закричала она. – Слава богу, ты здесь! Немедленно поднимайся! Аллегра меня заперла!

Мы с Джонатаном тотчас отпрянули друг от друга.

– Что? – спросила я. – А с ребенком кто?

– Может, поинтересуешься, почему Аллегра так поступила? – удивленно произнес Джонатан, когда мы ринулись к дому.

– Потом,– выдохнула я, распахивая входную дверь.

По ушам ударили детский рев – в доме, понятно, он был еще громче,– мамин стук в дверь и неистово дребезжащий звонок для вызова домработницы. Я закрутила головой, раздумывая, за что хвататься в первую очередь. Шум доносился сверху. Оттуда-то я и решила начать.

На верхней ступени я в изумлении замерла увидев Аллегру. Она затягивалась сигаретой, выдыхала дым в замочную скважину маминого кабинета и угрожающе орала:

– Бери спицы, мама! И садись за вязание! Мне нужны кошка и пара единорогов! Срочно, слышишь? У кошки пусть будет две головы. Или сделай ей какие-нибудь уродливые уши!

– Аллегра! – закричала я. – Кто присматривает за ребенком?

– Мелисса! – Сквозь массивную дубовую дверь голос мамы звучал еще жалобнее. – Скажи, пусть она меня выпустит! Ребенок же сейчас задохнется! Нельзя бросать его одного!

– А Эмери где? – пробормотал Джонатан.

На его вопрос никто не отреагировал, хотя ответ нам троим был прекрасно известен.

Аллегру детский плач, казалось, лишь вдохновляет.

– Бьет по нервам, правда же? – прокричала она, глядя на дверь. – Ммм. У тебя, наверное, подскочило давление! Скорее же берись за спицы!

– Выпусти ее! – заревела я.

– Когда, наконец, прекратится этот безумный гвалт? – прогремело откуда-то снизу. – Ремонтники и те шумели меньше! А у меня через час интервью с «Вейтроуз фуд»!

Я повернула голову. По лестнице поднимался папа с намерением присоединиться ко всеобщему «веселью». Его кабинет находился в задней части дома, очень далеко от прочих комнат,– так всем было удобнее.

На Аллегру он взглянул так, будто видел ее впервые в жизни.

– Какого черта ты здесь делаешь, Аллегра? – рявкнул он. – Я думал, ты в Хэме, цапаешься со своим аферистом!

– Я отвезла в галерею новых маминых животных,– сказала моя сестра, не отпуская медную дверную ручку. – Но Иванка говорит, что они слишком правильные. Чересчур нормальные. Совсем не похожие на уродцев, которых мама вязала полгода назад. Тех расхватывали, только дым столбом! – Она для пущей убедительности постучала по дверной ручке костяшками пальцев. – Тогда она была подавлена, пыталась бросить курить и вообще чувствовала себя гораздо хуже. А теперь успокоилась и стала совершенно бесполезной.

– Так значит, ты хочешь, чтобы она снова страдала? – выпалила я.

– Искусство – жестокий любовник,– ответила Аллегра, сощурившись. – А мне причитается двадцать процентов комиссионных

– Может, кто-нибудь пойдет к ребенку? – учтиво предложил Джонатан. – По-моему, бедняге очень… гм… несладко.

Опять затрезвонил звонок, а младенец завопил еще громче. Мне показалось, у меня вот-вот лопнут барабанные перепонки.

– Джонатан, будь так любезен, иди вниз и поставь чайник – попьем чаю,– сказала я, беря бразды правления в свои руки, ибо создавалось впечатление, что мои родственники совсем одурели от шума. Неудивительно. От столь мощного напора звуков с ума сойти – как дважды два. – Аллегра, сию секунду выпусти маму!

Аллегра с мрачным видом наконец отошла от двери. Из кабинета выскочила мама, по-моему, слегка подшофе.

– Спасибо, дорогая! – воскликнула она, проводя по лбу рукой и жадно глядя на «Мальборо лайт» в руке Аллегры. – Аспирина у тебя случайно не найдется, а, Мелисса?

– В сумке,– машинально ответила я. – Аллегра, убери сигарету. В доме ребенок!

– Если я снова закурю, то только из-за него, из-за ребенка,– пробормотала мама, отбирая у Аллегры сигарету.

Сестрица пронзила меня убийственным взглядом. Мама сделала глубокую затяжку, и ее искаженное лицо вдруг просияло довольством.

– Ради всего святого!.. – прогремел папа, с громким топотом устремляясь на плач. – Не дом, а психбольница! Пока не возьмешься за дело сам, никто и пальцем не пошевелит!

Я уставилась на мать и сестру. Они, как подростки, переругивались из-за одной на двоих сигареты. Не найдя нужных слов, я последовала за отцом в комнату Эмери.

– Что? – рявкнул он, распахнув дверь.

Звонок наконец перестал трезвонить. Папаша вырвал его с мясом, раскрыл окно и выбросил в кусты.

Эмери лежала на своей старой кровати, обложенная подушками, на которых красовались изображения игрушечных пони и клубничных пирогов. Ее волосы темнели вокруг головы каштановым облаком. Вокруг стояли коробки с шоколадными конфетами. У Эмери привычка: шоколад и начинку она съедает, а орешки оставляет.

– О, как хорошо,– сказала Эмери, увидев меня. – Приехала. Малыш опять расплакался.

Расплакался! Он выл так, что окна дребезжали.

– Мы заметили,– процедил сквозь зубы отец

– Наверное, надо поменять ему подгузник или чего-нибудь дать. Когда приедет няня Эг?

Эмери принялась высасывать из конфеты вязкую начинку.

– Не скоро,– прорычал отец.

Эмери умиротворенно улыбнулась.

– Что? Я не расслышала.

– Я сказал: не скоро!

– А-а,– кивнула Эмери.

Я посмотрела на нее. Как она может сохранять спокойствие, когда ее сын заходится от рева? Бедный, несчастный крошка Мак от натуги побагровел.

Отец, махнув на Эмери рукой, повернулся ко мне.

– Ну? Так и будешь стоять или что-нибудь предпримешь?

– Я? – возмутилась я. – А мама разве не…

– Попробуй конфетку, Мелисса,– предложила Эмери, придвигая мне одну из коробок. – Выбирай любую! Ой, прости… Тут остались одни орехи.

– Господи боже ты мой! – выпалил папа и, к нашему бескрайнему удивлению, вытащил ребенка из кроватки вместе с одеяльцем.

Мы изумились и того больше, когда малыш умолк, будто отец вытащил из него батарейки.

Они уставились друг на друга, нос к носу. Оба носа были красные. Родственное сходство было очевидно. Если бы не ошеломление, я, наверное, растрогалась бы.