– Да, именно так. Но сознает ли она то, что больна? – Он пожал плечами. – Иногда да, иногда – нет. Когда она обратилась ко мне впервые, ее болезнь уже находилась в серьезной стадии. Сначала я решил, что ее состояние вызвано душевной травмой. Но чем больше я ее узнавал, тем больше меня одолевали сомнения.
– Попытаюсь перевести все на язык неспециалиста. Она пришла к вам в первый раз, и вы сначала решили, что ее состояние вызвано психической травмой, полученной в результате трагического падения ее жениха с балкона. Но чем дальше вы с ней занимались, тем больше появлялось сомнений, что причина болезни только в смерти жениха, так?
– Почти так, Дэнни. Вы близки к истине.
– Есть еще идеи о причине ее болезни, доктор?
– Кое-что, но ничего существенного, из чего можно было бы сделать заключение. – Он прикончил в два глотка бурбон и виновато взглянул на меня. – Не возражаете, если я выпью еще?
– Даже приветствую. Позвольте я налью вам, доктор.
– Не надо бы мне больше пить, но, наверно, это реакция на сегодняшний вечер. Хотя должен признаться, в какой-то момент я проклинал свои проклятые убеждения, не позволявшие мне вскочить на стол и затанцевать вместе с ней.
Я усмехнулся и подвинул ему свежий бурбон.
– Значит, вы не вынесли никакого окончательного диагноза, доктор?
– Бывают случаи, когда врачу так и не удается установить причину заболевания пациента. А иногда вдруг происходит чудесное исцеление за короткий промежуток времени. Моя профессия – незаконнорожденное дитя науки и колдовства, Дэнни! Иногда мне кажется, что ее нужно было назвать именно магией. Или, может быть, печальной магией?
– Наверно, я не должен спрашивать, Поль, но все-таки скажите, не могла передаться болезнь матери Марсии по наследству?
– Если следовать статистике – такое вполне возможно. Но ведь вы любите не статистику, вы любите конкретного человека, Дэнни. У Марсии было не больше шансов заболеть психозом, чем у вас, даже в том случае, если ваши предки с той и другой стороны не страдали умственными расстройствами. Впрочем, и это не обязательно. Просто некоторые люди по непонятной пока причине больше расположены к какому-то заболеванию, вот и все.
– Она рассказала мне о том, что произошло с ней в ту ночь, когда Кевин упал с балкона. В памяти случился провал, и это ее так напугало, что теперь она ни на минуту не может найти покоя, мысль о своем беспамятстве мучает ее.
– Вас бы это тоже беспокоило, не правда ли? Ведь действительно ужасно, когда при вас погибает человек, а вы ничего не помните.
– Согласен. Но ведь где-то в глубине ее памяти сохранился этот кусок. Правда о том, что произошло в ту ночь.
– Он там, разумеется, – доктор опять глотнул виски, – но нам вряд ли удастся пробудить ее память. А если это вдруг произойдет, будет ли это хорошо для Марсии, Дэнни?
– Вы считаете…
– Нет! – Он почти выкрикнул. – Это не то, что вы подумали! Я не хочу даже думать о том, была ли Марсия виновата в гибели молодого человека. Не знаю, что там произошло, но в тот момент как бы сработал предохранитель, и теперь ее мозг отказывается вызывать в памяти страшные минуты. Естественная защита организма – спрятать в глубине, не дать ей сойти с ума. – Доктор тяжело вздохнул. – Я, к сожалению, вынужден признать свое бессилие.
– Но дальнейшее лечение психоанализом поможет Марсии?
– Не могу ответить и на этот вопрос. – Доктор, явно нервничая, опять пригладил волосы. – Три месяца назад мне казалось, что наметился прогресс в лечении и возможен прорыв. Теперь я убежден, что сделал непоправимую ошибку, сказав об этом Марсии. Она позвонила мне через два дня после нашего разговора и заявила, что больше не нуждается в лечении. Ей просто необходимо поменять обстановку, и она уже заказала билет на самолет и сегодня улетает в Европу. Обычно ни один человек не хочет, чтобы вся его подноготная была известна, Дэнни, и пока вы стараетесь разрушить одну преграду, создается десяток других.
– Спасибо за откровенный разговор, Поль. – Моя благодарность была искренней.
– Каким-то образом ей удается держать под контролем свою болезнь, когда она находится за границей. Но в чем причина? Вот если бы вы разгадали эту загадку, Дэнни! – Он вдруг ударил кулаком по стойке. – Это должен быть ключ к разгадке всей ее истории, того, что мы ищем столько лет.
– Ваш приход сюда сегодня вечером не был случаен, так? Что произошло перед этим?
– Она позвонила мне на следующее утро после вашего прибытия с Гавайских островов, когда вы еще спали. Почти целый час не могла выговориться, – его губы широко растянулись, – я теперь знаю о вас, пожалуй, побольше, чем самый близкий друг. Марсия была взволнована. Ведь она вернулась в Австралию с женихом, где уже трагически погибли два других. Тем более в тот же пентхаус, где второй жених погиб так загадочно и нелепо.
– Может быть, для нее было бы лучше покинуть свою страну? Что, если мы поселимся на другом континенте?
– Но это невозможно. Она связана завещанием и должна ждать, когда ей исполнится двадцать пять лет. Когда-нибудь, может быть, станет обычным делом для адвокатов принимать во внимание совет психиатра. Было бы в тысячу раз лучше, если бы ее отец оспорил завещание и изменил условия. И тогда Марсия не оказалась бы в психологической ловушке и спокойно приближалась бы к этому Армагеддону, подстроенному собственной матерью. – Он поднял стакан к губам и выпил до дна. – На меня спиртное всегда плохо действует – я начинаю слишком много говорить и вступаю в эмоциональную связь с собеседником, рассказываю о пациенте, что совершенно недопустимо.
– Что сегодня произошло? Почему она хотела, чтобы мы были вместе втроем?
– Вы задали чертовски щекотливый вопрос. – Он снял очки, положил их на стойку и устало протер глаза. – Черт с ним со всем. Я скажу вам. Потому, что вы с ней первый раз занимались любовью вчера вечером, и это так ее потрясло и оказалось так замечательно, что она теперь панически боится, что такое больше никогда не повторится. Никогда! – Он нетерпеливо подтолкнул в мою сторону пустой стакан. – И налейте мне еще, потому что я предпочитаю быть в стельку пьяным, чтобы не терзаться угрызениями совести. «Утро вечера мудренее» – кто придумал эту идиотскую фразу?
Пока я наливал ему очередную порцию, он злобно, как на врага, смотрел на меня.
– И почему же наша любовь не может быть так же прекрасна, как в прошлую ночь, а, Поль?
– Потому что она больна, и психоз подсказывает ей именно такое. – Он говорил через силу, злясь на себя, но уже не в силах остановиться. – Это классический случай. Возникает уверенность, что больше никогда не повторится этот прекрасный момент. Но ведь пока вы не решитесь попробовать снова, вам об этом не узнать, верно? И это оставляет маленькую надежду в глубине сознания. Что когда-нибудь, возможно, вы все-таки решитесь повторить, и все будет в порядке. Просто надо подождать подходящего волшебного случая. Разумеется, ничего так и не происходит, страх оказывается сильнее.
– И чем я могу помочь, Поль?
– Если хотите совет, забудьте сейчас, что я врач-психоаналитик. Да, я считаю, что вы можете помочь.
– Например?
– Не давайте ей шансов избежать близости. Настойчиво добивайтесь ее, – он прикончил одним глотком спиртное и снова требовательно стукнул пустым стаканом по стойке, – возьмите ее силой, Дэнни, если понадобится! Но не сегодня, потому что под действием алкоголя болезнь прогрессирует, и она просто ничего не будет помнить на следующее утро. Все покажется ей сном и не будет иметь значения.
– Понял. Так когда?
– Завтра. – Он слез со стула и стоял теперь, раскачиваясь на каблуках. – Среди ваших положительных качеств, о которых я упоминал в начале нашего разговора, есть одна черта, которая все перевешивает, – вы самый настойчивый сукин сын на свете, которого я имел несчастье встретить в своей жизни! Завтра утром, когда я протрезвею, я вас возненавижу! И вы знаете почему?
