рождения я куплю ей подарок. Думаю, это должно стать традицией. Получаешь от всех подарки, а один покупаешь для мамы, ведь она тоже участвовала в процессе твоего рождения. Думаю, это было бы здорово.

Когда сестра закончила свою речь, мы все захлопали и одобрительно закричали, но никто не хлопал и не кричал громче моего дедушки. Никто.

Не помню, что говорила золотая медалистка, разве что она процитировала Генри Дэвида Торо, а не попсовую песню.

Потом на сцену поднялся мистер Смолл и попросил всех воздержаться от аплодисментов, пока все имена не будут названы, а дипломы — выданы. Должен сказать, что, как и в прошлом году, это не сработало. Я увидел, как сестра получает диплом, а мама опять плачет. А потом увидел Мэри Элизабет. И Элис. И Патрика. И Сэм. Это был прекрасный день. Даже когда я увидел Брэда. Всё казалось отличным.

Мы встретили сестру на парковке, и первым её обнял дедушка. Он был очень горд. Все говорили, как им понравилась речь сестры, даже если на самом деле это было не так. Потом мы увидели папу, идущего к нам через парковку, с триумфом держа над головой видеокамеру. Вряд ли кто-то обнимал сестру дольше папы. Я оглянулся в поисках Сэм и Патрика, но нигде не мог их найти.

По дороге домой на вечеринку мои двоюродные братья из Огайо снова достали косяк. В этот раз я тоже затянулся, но они всё равно назвали меня «неженкой». Не знаю почему. Может быть, братья из Огайо всегда так делают. А ещё травят анекдоты.

— У чего тридцать две ноги и один зуб?

— У чего? — спросили мы все.

-—У безработицы в Западной Вирджинии. Что-то типа этого.

Доехав до дома, братья из Огайо тут же пошли за выпивкой, потому что выпуск — это, похоже, такое событие, где пить можно всем. По крайней мере, и в прошлом, и в этом году всё было именно так. Интересно, а каким будет мой выпуск? До него ещё так далеко.

Весь первый час вечеринки сестра открывала подарки, и с каждым свитером или чеком на пятьдесят долларов её улыбка становилась всё шире. В нашей семье богачей нет, но, похоже, для таких событий все подкапливают как раз достаточно, и на один день мы все притворяемся, будто богаты.

Единственными людьми, кто не подарил сестре деньги или свитер, были мы с братом. Брат пообещал как-нибудь взять её с собой в магазин закупиться для колледжа всякими вещами типа мыла, за которые он сам заплатит, а я купил ей маленький домик, вручную выточенный из камня и раскрашенный в Англии. Я сказал ей, что хотел подарить что-то, с чем она будет чувствовать себя как дома, даже когда уедет. За это сестра поцеловала меня в щёку.

Но лучший момент вечеринки произошёл, когда ко мне подошла мама и сказала, что мне звонят. Я подошёл к телефону.

— Алло?

— Чарли?

— Сэм!

— Когда ты придёшь? — спросила она.

— Сейчас! — ответил я.

Но папа, который пил виски-сауэр, прогремел:

— Ты никуда отсюда уйдёшь, пока не уедут родственники. Ты слышишь меня?

— Ох, Сэм… Я должен подождать, пока не уедут мои родственники, — сказал я.

— Ладно… мы будем тут до семи. Мы потом тебе позвоним и скажем, куда пошли, — голос Сэм был радостным.

— Хорошо, Сэм. Поздравляю!

— Спасибо, Чарли. Пока.

— Пока.

Я повесил трубку.

Клянусь, я думал, что мои родственники никогда не уедут. Каждая рассказанная ими история. Каждая съеденная ими сосиска в тесте. Каждая просмотренная ими фотография и каждый раз, когда я слышал очередное «Когда ростом ты был всего лишь…» с соответствующими жестами. Как будто время остановилось. Не то чтобы я возражал против этих историй, нет. И сосиски в тесте были довольно вкусными. Но я хотел увидеть Сэм.

К половине десятого все наелись и протрезвели. Без четверти десять закончились объятия. И без десяти десять подъездная дорожка освободилась. Отец дал мне двадцать долларов и ключи от своей машины со словами:

— Спасибо, что остался. Это много значило для меня и для всей семьи.

Он уже был навеселе, но говорил серьёзно. Сэм сказала мне, что они пойдут в ночной клуб в городе. Так что я положил подарки для всех в багажник и уехал.

Есть что-то особенное в тоннеле, ведущем в город. Ночью он восхитителен. Просто восхитителен. Это начинается, когда едешь вдоль гор, вокруг темно, громко играет радио. Когда въезжаешь в тоннель, ветер пропадает, и ты щуришься от света огней у себя над головой. Привыкнув к огням, вдалеке ты можешь различить другую сторону, в то время как магнитофон перестаёт играть, потому что радиоволны сюда не достают. Ты уже в середине тоннеля, и всё превращается в мирный сон. Ты видишь, как приближается выход из тоннеля, но не можешь добраться до него. И наконец, когда ты уже думаешь, что никогда до туда не доберёшься, выход предстаёт прямо перед тобой. Звуки радио возвращаются ещё более громкими, чем какими ты их запомнил. Тебя ждёт ветер. Ты вылетаешь из тоннеля прямо на мост. И вот он. Город. Миллионы огней и зданий выглядят такими же волнующими, как в первый раз. Это твой по-настоящему большой выход.

Я где-то полчаса ходил по клубу, пока, наконец, не увидел Мэри Элизабет с Питером. Они пили скотч с содовой, которые взял Питер, ведь он старше и имел на руке пропускной штамп. Я поздравил Мэри Элизабет и спросил, где все. Она сказала, что Элис в дамской комнате принимает наркотики, а Сэм с Патриком на танцполе. Она посоветовала мне посидеть и подождать их, потому что не знала точно, где они. Я сел и стал слушать, как Питер и Мэри Элизабет спорят о кандидатах Демократической партии. Мне опять показалось, что время остановилось. Я так хотел увидеть Сэм.

Где-то через три песни Сэм и Патрик вернулись все мокрые.

— Чарли!

Я встал, и мы обнялись, как будто не виделись несколько месяцев. Учитывая всё, что произошло, думаю, это ощущение было как раз таким. Мы отстранились, и Патрик лёг на Питера с Мэри Элизабет, как на диван. Потом он взял бокал из рук Мэри Элизабет и отпил.

— Эй ты, сволочь, — сказала она.

Думаю, он был навеселе, пусть даже и пил давно, но Патрик и на трезвую голову может такое выкинуть, так что сложно сказать.

Сэм схватила меня за руку:

— Обожаю эту песню!

Она повела меня к танцполу. И стала танцевать. Я тоже начал танцевать. Играла быстрая песня, так что у меня не очень хорошо получалось, но она, похоже, не возражала. Мы просто танцевали, и этого было достаточно. Песня закончилась, и заиграла медленная. Она посмотрела на меня. Я — на неё. Она взяла мои руки и притянула меня к себе, чтобы танцевать. Я не очень хорошо знаю, как танцевать под медленную музыку, но умею покачиваться ей в такт.

Она шептала, и от неё исходил аромат клюквенного сока и водки.

— Я искала тебя на парковке сегодня.

Надеюсь, от меня всё ещё пахло зубной пастой.

— Я тебя тоже.

Больше до конца песни мы не разговаривали. Она прижала меня немного ближе к себе. А я — её. И мы танцевали. Впервые за весь день я на самом деле захотел остановить время. И просто долго отсюда не уходить.

После клуба мы вернулись к Питеру, и я подарил всем выпускные подарки. Для Элис я приготовил книгу о фильме «Ночь живых мертвецов», которая ей понравилась; для Мэри Элизабет — видеокассету с