эксплуатации двух процентах). Командир спросил у борттехника:
— Что будем делать? Имеем полное право вернуться на базу. И командировке конец.
— Зачем? Летать можно. Бывало, я и при шести процентах летал — соврал борттехник.
Правак, лейтенант С., злобно хмыкнул:
— Да ты и без двигателей летать можешь, а мы жить хотим. Понабрали студентов в армию, а они кадры губят.
Началась привычная перебранка двух лейтенантов — двухгодичника и кадрового.
— Если я — студент, то ты — курсант.
— Да, я горжусь, что был курсантом. Пока ты в институте штаны просиживал, я в казарме портянки нюхал!
— Пока ты портянки нюхал, я учился. И теперь я — дипломированный инженер!
— А я летчик, блядь!
— Какой ты, нахуй, летчик?! Пока ты — правак, единственная деревянная деталь в вертолете.
— Командир, он летчиков ни в хуй не ставит! Вставь ему дыню!
— Ну, все! — Сказал командир. — Заткнулись оба. Я решил — командировка продолжается. Хрен с ней, с «вилкой». Тем более что сегодня вечером мы приглашены в гости.
— Куда? — хором спросили лейтенанты.
— На голубцы к одной милой официантке из летной столовой. Ваш командир обо всем договорился.
Вечером экипаж отправился в гости. Обычный барак с общим коридором, в который выходят дверцы печек из маленьких квартир. Голубцов не было. Ели и пили то, что принесли с собой жаждущие общения офицеры. Официантка позвала подругу, медсестру из аэродромного медпункта.
Дело близилось к ночи. Командир все чаще уединялся с официанткой в соседней комнате. Медсестра выразила надежду, что мальчики ее проводят. Уже хорошо поддавшие мальчики выпили на посошок, и, пока медсестра одевалась, вышли в коридор. Курили у печки.
— Какая же я гадюка! — сказал правак, сидя на корточках и мутно глядя в огонь. — Гадина я! Дома меня ждет молодая жена, моя птичка, а я, пес шелудивый, собираюсь изменить ей в этом грязном вертепе.
— Да, нехорошо, — покачиваясь, и стряхивая пепел на плечо праваку, сказал борттехник. — Наверное, тебе прямо сейчас нужно свалить в гостиницу. А я тебя прикрою, скажу, что тебе стало не по себе. Ведь тебе и вправду не по себе — и физически и морально.
— Нет, я не могу, — сказал лейтенант С., икая. — Я не могу обидеть эту милую, одинокую женщину, она так надеется на мою помощь.
«Сволочь», — подумал борттехник, и от предстоящей борьбы за обладание ему сразу захотелось спать. Он даже зевнул.
Вышла медсестра в дубленке, улыбнулась:
— Ваш командир вернется к исполнению воинского долга чуть позже. Вперед, товарищи офицеры!
Миновав темный коридор, они вышли в морозную лунную ночь. Женщина остановилась и сказала, обращаясь к лейтенанту С.
— Милый Шура! Вам, как молодожену, направо — ваша гостиница там. А меня проводит холостой лейтенант Ф. Только проводит, и сразу вернется в гостиницу. До встречи, Шура! — И она поцеловала оторопевшего лейтенанта С. в щеку.
— Ах, вот как? Ну, л-ладно, — злобно сказал лейтенант С., развернулся и ринулся по сугробам к темнеющим сараям. Увяз, остановился, повернул назад. Выбравшись, он долго отряхивал брюки от снега, потом выпрямился и сказал:
— Я ухожу! Но учтите, он — ненадежный человек! Если хотите знать, у него вилка, — тут лейтенант С. показал руками достаточно крупную рыбину, — целых десять процентов!
И, крутнувшись через левое плечо, он побежал по тропинке вдоль желтых окон барака.
— Я ничего не поняла, но этот размер меня заинтриговал, — засмеялась женщина и взяла лейтенанта Ф. под руку.
Шинель
Весной в полку случилось ЧП — исчезли два бойца-азербайджанца. Были организованы спешные поиски. Борт № 22 возвращался из Зеи с молоком и сметаной, когда, уже на подлете к аэродрому, его переориентировали на прочесывание поселка с воздуха. Вертолет, взяв точкой отсчета баню на краю поселка, начал ходить галсами — улица за улицей, — едва не цепляя колесами телевизионные антенны. Экипаж добросовестно выполнял приказ, понимая всю бесперспективность такого поиска.
— Они же не дураки по улицам бегать, — сказал командир. — Сидят сейчас где-нибудь у друзей — здесь азеров полно, — над нами смеются.
Прочесав нижний поселок, вертолет вылетел к железнодорожному вокзалу и пошел над перроном. На первом пути уже тронулся и набирал скорость скорый из Владивостока. Когда пролетали над серединой состава, борттехник Ф. увидел, как из двери первого вагона выскочил человек в шинели. За ним выпрыгнул второй, упал, перекатился — состав уже шел с приличной скоростью.
— Кажется, нашли, — доложил командир, когда они пролетели над двумя солдатами. — Только что двое воинов спрыгнули с поезда. Сейчас развернемся, посмотрим. Высылайте группу, кто здесь рядом…
— Возвращайтесь, 451-й, — сказала «вышка». — Только что обнаружили бегунков, на водокачке прятались. А в поезде — это наш патруль…
Лейтенант Самойлов, с которым лейтенант Ф. жил в одной квартире, заступил в этот день в наряд начальником патруля. А поскольку лейтенанты все еще не пошили себе шинелей, он позаимствовал этот вид верхней одежды у соседа по лестничной площадке. Как и лейтенант Самойлов, сосед служил в ТЭЧ, но дослужился уже до капитана — и лейтенант отправился в наряд в капитанской шинели.
…Когда патруль ворвался на перрон, скорый поезд уже стоял минуту из положенных пяти. Расстегнув кобуру, «капитан» увлек двух своих бойцов в крайний вагон. Троица понеслась по узким коридорам поезда. Начальник патруля, выкрикивая «извините», открывал двери купе и отбрасывал от лица ноги, торчавшие с плацкартных полок. За ним с пыхтением и топотом следовали два воина.
Они были в тамбуре третьего вагона, когда поезд тронулся. Пробежали два оставшихся вагона, уже никуда не заглядывая. К счастью проводник еще не успел закрыть дверь в тамбуре на ключ. Начальник патруля открыл дверь, махнул рукой подчиненным. Выпрыгнул первый. Второй замешкался, примериваясь. Перрон вдруг кончился, лейтенант увидел внизу плавно ускоряющийся мазутный снег, и вытолкнул солдата.
Когда лейтенант высунул голову, над ним пронесся вертолет, ударил ветром и ревом. Лейтенант вздрогнул от неожиданности и отпрянул, потеряв несколько секунд. Скорость росла. Он снова высунулся, и, прицелившись в набегающий пышный сугроб, прыгнул.
…Взмахнув полами капитанской шинели и провернувшись вокруг оси, тело с криком врезалось в кучу шлака и золы, припорошенной вчерашним снежком. Над местом трагедии взметнулось черное облако…
В голубом мартовском небе стрекотал, удаляясь, борт № 22. По перрону шел капитан с лицом шахтера, в чужой черной сажистой шинели, придерживая рукой конец лопнувшей портупеи. Он грустно думал, что скажет хозяину этой шинели. Слева и справа, наклонив головы и сдерживая улыбки, шагали два аккуратных, подпоясанных белыми ремнями бойца.
— Что, чумазый, — сказала, пятясь, торговка пирожками. — Поймали тебя наши солдатики? А ты не бегай, не бегай!
— Да пошла ты, бабка, — сказал капитан-лейтенант.
