Сорен взглянул на Трана и пожал плечами.

– Боишься, что я расскажу Люку, где ты был?

– Ну... – Тран поменял позу. – Он стал еще безумней, да?

– Определенно. Ты часто слушаешь передачу?

– Раньше слушал, – признался Тран. – Она началась, кажется, весной этого года?

– В мае.

– Мы совсем незадолго до этого расстались. У меня все еще была горькая одержимость Люком. Когда я однажды ночью включил радио и услышал его голос, то решил, что совсем спятил. К тому времени, как до меня дошло, что он настоящий, я уже не мог оторваться от приемника.

– Я пропускаю его голос через кодер.

– Это не важно. Я любил его два года, и мне нравилось слушать, как он говорит. Я знаю его интонацию, его манеру произносить слова, как он кашляет, чтобы прочистить горло. Разве ты никого не любил?

– Нет.

Тран повернулся вполоборота.

– Что?

– У меня было много поверхностных увлечений, но я не могу положа руку на сердце сказать, что действительно был влюблен. А теперь тем более не буду. Что бы вы ни пережили с Люком, я искренне этому завидую.

Они съехали с моста на Кэмп-стрит и направились к Французскому кварталу. У дороги высилось огромное заброшенное здание, пустой склад с сотней разбитых окон. Вечерний свет искоса падал внутрь, озаряя оставшиеся в рамах осколки и спускающуюся с высокого потолка пыль. Трану вдруг захотелось жить там. Его никто не найдет. Он расстелет одеяло поверх стеклышек, умоется пылью, поджарит летучих мышей и саранчу над маленьким костром поздней ночью.

Даже тогда, несомненно, кто-нибудь ему позавидует.

Джей стоял у кухонного стола, нарезая колбасу для джамбалайи. Он держал в руке тот же нож, которым расправился с Фидо; безупречно наточенное тяжелое оружие придавало уверенность. Все остальное в этом мире пребывало в смятении. Он не мог понять, отчего все так хорошо.

Встреча с Эндрю широко распахнула для него все мироздание. Джей обнаружил, что его самые тайные страхи и переживания, которые он считал непостижимыми для человеческого разума, являются на самом деле основой признанной философии. Часть его души болезненно воспринимала чужеродное вторжение, другая часть пала на колени и рыдала от благодарности, что более не одинока.

Первый день они провели в постели, но почти не занимались сексом. Эндрю сказал, что в его крови вирус и любые флюиды его организма опасны. Джею было все равно. Он помнил, как семя Трана прожигало путь вниз по горлу, помнил упругость Транова анального отверстия вокруг покрытой презервативом головки члена. Ему не был чужд риск. Секс с Эндрю выходил за все рамки, и обсудить это можно только потом, когда стихнет поток слов.

Они разговаривали неугомонно, загружая друг друга самым сокровенным. Они купались во взаимопонимании. Ни один из них не имел ранее возможности обсудить свои пристрастия. Эндрю вел дневники, которые очень захотелось прочесть Джею. У Джея не было ничего. Теперь они не могли остановиться: сравнивали опыт, восторгались, изумлялись.

– Но зачем ты ешь их плоть? – спросил Эндрю. – Какое в этом удовольствие?

– Ты никогда ее не пробовал?

– Только кровь пил. Мне больше нравится ее вид, чем вкус.

– Кровь... – Джей пожал плечами. – Кровь для человека как бензин для машины. Она не плоха, но сделаны люди не из нее.

– Ты хочешь, чтобы они стали частью тебя? Так?

– Вроде того, – признал Джей. – Потребовалось много времени на осознание, что они во мне. Я ел мясо жертв, и оно становилось моим мясом, но потом я снова был одинок. Однако настал момент, и я начал ощущать их в себе.

Эндрю кивнул. Он, кажется, все понял, однако лицо осталось задумчивым. Наконец он произнес:

– А другой причины нет?

– У человеческой плоти прекрасный вкус, – сказал Джей.

В последовавшие размеренные дни они не раз возвращались к этой теме. Эндрю часами бродил по дому, завороженный роскошью, которую Джей принимал как нечто само собой разумеющееся. Джей настигал его в библиотеке, показывая рисунки и фотографии в поллиста, выразительно зачитывая выдержки из романов, или в гостиной, ставя бесконечный подбор музыкальных дисков, или в спальне, развалившись на шелковых простынях и мягких подушках. Эндрю обладал тонким вкусом и тягой к искусству, но его лишили всего этого, и Джей испытал огромное удовольствие, даруя ему прекрасное.

Вечерами они выходили в город обедать. Джей заново открывал для себя лучшие рестораны, пробовал замысловатые блюда, о которых и не мечтал. Не пойдешь же в «Бруссар» или в «Нолу» с потрепанным уличным мальчишкой, которого собираешься убить, чтобы он там сутулился в пиджаке с чужого плеча и ковырялся в еде: из чего эта жратва? Эндрю знает, что ест, он смакует каждый кусочек. Однако иногда он ловил взгляд Джея, отрываясь от тарелки, улыбался своей мрачной улыбкой и снова спрашивал, какова на вкус юношеская плоть.

Рис с луком, чесноком, помидорами и сельдереем был восхитителен. Джей добавил нарезанную колбасу, перемешанную с креветками в панцирях, добавил соус и оставил на медленном огне, пока загружал посудомоечную машину. Когда креветки прожарились, он зачерпнул вилкой дымящийся рис. Идеален: острый, душистый, благоухающий морскими продуктами и копченой свининой. Но ему показалось, что можно было использовать чуть больше плоти. Чуть больше мяса.

Джей открыл холодильник и достал тарелку, покрытую полиэтиленовой пленкой. Ее словно кто-то пытался развернуть, но потом поспешно поставил обратно. Стоял ли над ней Эндрю, полный любопытства, но не в силах попробовать?

Джей начал разделывать мясо пальцами. Засомневался, вдохнул плотный аромат с душком, положил кусочек в рот. Мясо было довольно свежим, но недостаточно, чтобы скормить его Эндрю.

Пришлось подать джамбалайю в том виде, в каком она была. Эндрю принялся есть со свойственными ему изысканными манерами и ненасытным аппетитом. Джей ел не спеша, отвлекаясь на его описания тайных комнат и темных улочек Сохо. Когда Эндрю замолк, чтоб глотнуть холодного пива, Джей спросил:

– Почему бы тебе не пойти и не попробовать?

– Попробовать что?

– Я знаю, насколько это любопытно для тебя. Я видел, как ты облизывал губы, когда я привел тебя в свой рабский барак. Тогда ты глотал человеческие молекулы. Почему бы не съесть кусок целиком?

– Действительно, почему бы нет? – Эндрю вылил все пиво в стакан, поставил бутылку обратно в кольцо из сконденсировавшихся капелек. – Я думаю об этом каждый день с нашей встречи. У меня и раньше возникали такие мысли. В Лондоне я разрезал тела, чтоб избавиться от них, и всегда наталкивался на это финальное табу. Я говорил себе: «Эндрю Комптон, ты сосал их холодные рты и члены, ты слизывал с рук их кровь, стоя у переполненного ведра, ты кипятил их головы, чтобы плоть отошла от черепа, а потом готовил в той же кастрюле карри. Почему бы не поджарить пару нежных кусочков и посмотреть, на что они похожи на вкус? Скажем, с яичницей?»

– И что тебя остановило?

– Наверное, я испугался. Одно дело держать их у себя в постели пару ночей, но меня повергала в трепет мысль, что я проснусь в темноте и почувствую, будто они остались со мной, в моих клетках. Разве у тебя нет такого страха?

Джей улыбнулся.

– До встречи с тобой это было моим единственным утешением.

После изысканного обеда мы отправились гулять по улочкам жилой части Французского квартала, избегая скопления людей, наслаждаясь покоем и тишиной. По сравнению с золотистым сиянием уютной столовой Джея темные улицы казались восторженно зловещими. Прохладный бриз трепал зеленые сады,