стоит вызывать призрака по собственной воле. Он решил рассказать Сорену о том, что испытал прошлой ночью.

– Ты знаешь Джея Бирна? Серые глаза Сорена вспыхнули.

– Этого извращенца! Он как-то пытался подцепить меня в «Руке славы», фактически предлагал мне деньги, чтоб я позировал для грязных снимков, будто мне нужны его гроши. Если б я согласился, то мои предки в гробу бы перевернулись.

– О чем ты?

– Понимаешь, у Бирнов есть старые деньги и новые деньги, которые в некоторых кругах означают смерть. Говорят, что старые деньги, которыми они до сих пор обладают, прокляты. Его мать принадлежит роду Деворе, а с другой стороны восходит от болотной дряни, как выражаются мои родители, которая пустила корни в девятнадцатом веке. Ее двоюродным дедом был Джонатан Дегрепуа.

– Что за Джонатан Дег...

– Дегрепуа. Я думал, любой ребенок, выросший в Новом Орлеане, слышал о Джонатане Дегрепуа.

– Версаль – это не совсем Новый Орлеан.

– Ну да история в любом случае произошла не в Новом Орлеане. Джонатан Дегрепуа жил в Пойнт – росс-Тет, в заболоченной части реки к югу отсюда, в семье рыбаков и охотников. Джонатан не любил танцевать и напиваться, как его братья и сестры. Он был немногословен, так и не женился, даже девушки у него не было. Его никто не замечал, пока не обнаружили заброшенный сарай для лодок, где он убил пятнадцать мальчиков. Большинство продолжали лежать там – зарезанные вроде как охотничьим ножом, точно определить было трудно, потому что они к тому времени изрядно разложились. Некоторые были негритятами из соседнего городка, и они, вероятно, сошли б ему с рук, но там нашлись и дети индейцев, а один сбежал из Нового Орлеана. Туда Джонатана и привезли, чтоб судить. Пришлось нанять переводчика, поскольку Дегрепуа говорил только на французском, к тому же на болотном французском. Это было в тысяча восемьсот семьдесят пятом.

– Ого.

Тран подумал, что надо рассказать Сорену об обезглавливании Джейн Мэнсфилд на Шеф-Ментер, но ему хотелось дослушать историю до конца.

– Так откуда старые деньги Деворе?

– На день суда Луи Деворе был двадцать один год. Его пригласили присяжным. Весь клан Дегрепуа приехал с болот, чтоб посмотреть, как четвертуют их сына. Просиживая утомительные часы в суде, Луи влюбился в сестру Джонатана Евлалию, которой едва исполнилось пятнадцать. В конце прослушивания дела Луи проголосовал «виновен», как и все присяжные, а Евлалия ответила ему взаимностью. Семья Деворе грозила лишить его наследства, если он женится на жалкой болотной дряни, по венам которой течет кровь убийцы, но не сдержала слова. Она по крайней мере была подходящего пола.

Луи и Евлалия поженились две недели спустя после того, как Джонатана повесили за убийства, и они начали плодить маленьких Деворе. Однажды одна из Деворе вышла замуж за богатенького Бирна из Техаса.

У них и родился Джей.

Тран покачал головой. За последние десять минут Сорен сразил его второй раз.

– Откуда тебе это известно? Сорен пожал плечами.

– В семьях, давно живущих в Новом Орлеане, скопилось много информации. Слушай, надеюсь, ты не связался этим подонком?

Трану вдруг захотелось вступиться за него. Да, Джей – человек со странностями, но он не подонок. Напротив, он был довольно добр.

– Он из необычной семьи, он хотел сделать пару снимков. Но за что же ты его так ненавидишь?

– О, Тран, я не испытываю к нему ненависти. Я ненавижу Пэта Буканана, Боба Доула, моего деда... но не беднягу Джея Бирна. Он всего лишь безобидный фотограф-любитель. Просто он выглядит... ну, не знаю... скользким типом. Внешне с ним все в порядке, но я не смог бы и притронуться к нему.

– А я смог. – К черту, тут нечего стыдиться. – К слову сказать, я провел с ним эту ночь.

Было смешно наблюдать, как у Сорена отвисла челюсть и округлились глаза.

– Ты не... – выдохнул Сорен. – Ты это сделал? А что он... то есть как это было?

Тран собирался излить всю историю: отказ Джея вступить в контакт, подозрительную стерильность ванной комнаты, может, даже мешочек с человеческими волосами. Однако он передумал. Сорен, очевидно, любил сплетни, а Трану не хотелось вооружать его против Джея. Поэтому он лишь улыбнулся:

– О... ну, знаешь.

– Он фотографировал тебя?

– Мы до этого так и не дошли.

– Ничего себе. – Сорен держался за голову, словно пытался утрамбовать в ней новую информацию. – Он тебе очень нравится, верно?

– Верь или нет.

– Боже, Люк...

– Что – Люк?

– Ничего. Он взбесится, если узнает.

– Откуда ты знаешь, как отреагирует Люк? – подозрительно спросил Тран. – Я и не думал, что вы такие близкие друзья.

– Ну... да, мы и правда несколько сблизились после того, как вы разошлись.

Люк с Сореном не могли встречаться, хотя Трану было почти все равно. Люку нравились только те белые мальчики, которые стройные, темноволосые, кареглазые и с тонкими чертами лица – короче говоря, максимально восточного типажа. Сорен худощав, у него заостренный нос, но в остальном он истинный ариец. К тому же Сорен дитя клубов и киберпространства – ни то, ни другое Люка не интересовало.

Тран помнил их самый длинный разговор до сегодняшнего дня – речь шла о компьютерах и телефонах, а именно о хакерстве и телефонном мошенничестве. Вдруг до Трана дошло.

– Ты ведешь радиостанцию, верно?

– Какую радиостанцию?

Глаза Сорена были обезоруживающе ясны.

– Конечно же. – Тран его не слышал. – Иначе вы бы не стали терпеть друг друга. Ты видел Люка прошлой ночью, так? Или ты называешь его Лаш?

– Не понимаю, о чем ты.

– Сорен, ты что, боишься, что я вас выдам? Я знаю, что вы занимаетесь незаконным делом. Я способен засадить вас обоих в тюрьму, чтобы навредить Люку?

Сорен уставился на него, затем вроде принял решение.

– Я не так хорошо тебя знаю, Тран. До сегодняшнего дня мы почти не разговаривали. Я не собирался рисковать тем последним, что осталось у нас в жизни, доверившись тебе.

– Но теперь-то ты мне доверяешь?

– Полагаю, я вынужден тебе верить. Ты гей, и не исключено, что в будущем у тебя обнаружат вирус. Именно на таких рассчитана наша передача. Однако я беспокоюсь за Люка, а у тебя немало причин ненавидеть его.

– В моем сердце нет злобы. Она была, но теперь нет.

– Он до сих пор любит тебя.

– Это болезнь.

– Он болен.

Несколько минут они сидели в тишине. Ресторанчик был пуст и прохладен, по углам вытягивались послеобеденные тени поздней осени. Официантка принесла счет, который едва превышал десять долларов, и улыбнулась Трану. Она была ему почти ровесницей, девушка, какая понравилась бы его родителям. Тран едва заметил ее. Он не мог понять, как может Люк утверждать, что все еще любит его после всех проклятий, боли и покушения на жизнь.

– Послушай, – сказал Сорен, когда они ехали по мосту, – тебе есть где остановиться? Я не люблю посторонних, но если ты спишь на улице...

– Не беспокойся, у меня есть деньги. Я что-нибудь себе подыщу. В любом случае спасибо.