постоял в раздумье, потом нерешительно пересек улицу и направился к восточной окраине города. Через четверть часа он был уже на Костромском проспекте (так называлась подковообразная линия шатких, по преимуществу одноэтажных домишек) и, не торопясь, прошел к ветхому четырехоконному домику, стоявшему в глубине обширного болотистого пустыря. Дом этот, с невысоким крылечком и старой березой перед окнами, мало чем отличался от соседних строении. Пожелтевшая визитная карточка, висевшая на обращенной к улице двери, свидетельствовала, что переднюю часть дома занимает чиновник акцизного ведомства Алексей Алексеевич Рыбаков.
Вид этого скромного жилья, видимо, не слишком привлекал к себе Боровского. Он постоял минут пять у калитки, поглядывая по сторонам, но, не найдя в окрестностях ничего примечательного, лениво взошел на крыльцо и постучал в желтую облупившуюся дверь.
Марк Осипович вышел из мастерской засветло. Глаза его из-за толстых стекол очков рассеянно оглядывали прохожих. Он шел, заложив за спину руки и волоча за собой толстую суковатую палку. Выйдя к реке, Марк Осипович повернул направо и, ворча себе под нос, поплелся вдоль набережной.
Река тяжело ворочалась в широком русле, влажный ветер подымал свинцовую рябь. Прохожих было немного. Пройдя два квартала, Марк Осипович не встретил и десяти человек. Возле низкой, изъеденной ветрами таможни он вошел в подъезд с картонной табличкой: «Редакция газеты «Архангельская правда». Пройдя короткий коридор, он открыл темную дверь и заглянул в полупустую комнату с топящейся печью. Перед нею стоял на коленях худощавый юноша и бросал связки бумаг в жарко гудящее пламя.
- Что за погром? - спросил Марк Осипович, проходя в комнату и тяжело опускаясь на стул.
- В чём дело? - отозвался юноша. - Какой погром? Что ты разносишь панику?
Марк Осипович ткнул своей суковатой тростью в пачку газет на полу. Пачка рассыпалась.
- Это мне нравится! Я разношу панику! Он собирается удирать, а я разношу панику!
- Я никуда не собираюсь. Горком партии и редакция поручили мне ликвидировать кое-какие дела и архив, я и ликвидирую. Вот и все мои сборы!
Марк Осипович наклонился вместе со стулом вперёд и спросил с равнодушным видом:
- Нет, в самом деле, Закемовский, ты остаешься?
Закемовский метнул в печь ворох бумаг, потом обернулся, взял со стола газету и кинул её на колени гостю:
- На, почитай.
Марк Осипович прислонил трость к животу и раскрыл газету. Это была «Архангельская правда» - первая и единственная большевистская газета в Северном крае. Всего три недели назад вышел первый её номер, а нынче она сообщала читателям: «Товарищи, наша газета выходит в последний раз. Международные враги нападают на Архангельск с целью задавить пролетарскую революцию. Коммунистическая партия уходит в подполье…»
Здесь же было напечатано и обращение горкома партии большевиков, призывавшее членов своей организации с уходом партии в подполье «быть стойкими на своих постах и продолжать революционное дело».
Марк Осипович прочел обращение до конца и отложил газету в сторону.
- Продолжать… - сказал он, снимая синий суконный картуз и поглаживая лысину. - Продолжать и быть стойкими…
Он замолчал и тяжело вздохнул, потом присел на корточки и спросил, заглядывая Закемовскому в глаза:
- Слушай, а ты не думаешь, что это опасно? А?
- Что опасно? - нахмурился Закемовский.
- Ну, вот это. Остаться в городе.
- Думаю.
- Ну и что?
Закемовский мельком глянул в покрасневшее от натуги лицо Марка Осиповича и сказал со сдержанным бешенством:
- Ну и пойди ко всем чертям!
Марк Осипович удовлетворенно кивнул головой.
- Хорошо, - сказал он и, кряхтя, поднялся на ноги. - Кстати, зайду к Андрею.
Он вскинул картуз на голову и пошел к двери. На пороге он обернулся:
- Слушай ты не знаешь, кто такой Ситников?
- Знаю. Отвяжись!
- Уже! Отвязался!
Марк Осипович ударил тростью в дверь и исчез.
Боровский томился. Его мучили одиночество, скука, нетерпение. На столе громко тикал будильник. За окном лежал болотистый пустырь. Заняться было решительно нечем. Пытка временем продолжалась уже
