бумагой. Василь Васильич оставил бумагу и подошел к Мите.
- Сроки, знаете, сейчас определить трудно, - сказал он осторожно. - Сами видите, рабочих рук нет, у машин никого…
- Час! - нетерпеливо оборвал его Митя. - В котором часу можно выпустить обращение?
Василь Васильич покорно проглотил конец объяснений и, беззвучно шевеля губами, погрузился в сложные расчеты.
- Ну как? - снова спросил Митя.
- Что ж, - ответил Василь Васильич, окончив расчеты. - К ночи выпустим обязательно.
- К ночи? - насмешливо переспросил Митя. - К ночи мы спать пойдем. Ты как думаешь, Маенков?
- Эге, - отозвался Маенков, подмигивая Мите,- часов в семь завалимся. Выходит, дело сладить надо часам к шести.
- К трем, - поправил Черняк и, ласково поглядев на Василь Васильича, так выразительно погладил затвор винтовки, что у Василь Васильича мурашки по спине забегали. Тут к столу, заслышав спор, подошли Зуев и Вагин.
- Касательно сроков мы тоже самое думали, - сказал Вагин с болезненной хрипотцой в голосе. - И так полагаем, что ко второму часу смело управимся.
- А ты говоришь… - пробубнил Маенков, толкая под бок Черняка.
- У меня есть соображение, - тихо выговорил Зуев, - что, ежели нам в два набора сделать, а?
Он поправил сползающие к кончику носа очки и вопросительно поглядел на Вагина.
- Верно! - воскликнул тот, сдергивая с головы чебак. - Этак смотри сколько времени выиграем в машине!
- В два набора? - вмешался Митя настораживаясь, - Это как же, в два набора?
- А это, видите ли, так, - объяснил Зуев, - что ежели я, скажем, набор сделаю да в машину отправлю, то одна, значит, машина и стукает весь тираж. А ежели устроить так, что я набор сделал да Вагин набор, то тогда можно и в две машины зараз пустить. Печать вдвое быстрее пойдет.
- Прекрасно, - одобрил Митя. - Будем делать два набора.
- Будем-то будем, - сказал Зуев медленно. - Да тут еще всякие обстоятельства есть. С одной американкой как-нибудь Вагин управится, он в машинном подручным ходил когда-то, это выйдет, а вот с другой-то и некому, да и наладить её требуется. Тут надо подумать.
Зуев оглядел всех по очереди светлыми спокойными глазами, словно приглашая думать, и сам задумался. Маенков умоляюще глядел ему в рот, ожидая продолжения речи, как приговора. Черняк нетерпеливо подергивал плечом, приговаривая:
- Думай, думай, дядя! Вся губерния на тебя смотрит!
- Ладно! - сказал наконец Зуев, скромно одергивая серый пиджачок. - Попытка не пытка. Мы вот что сделаем. Вы сейчас сядьте, товарищ комиссар, и перепишите объявление, чтобы у нас два оригинала было. Мы тем временем с Вагиным кассы приготовим, шрифты подберем. А того товарища, который за мной приходил, надо бы к механику послать. Может, мы потом механика-то и приспособим ко второй машине.
- Ну и чердак у человека! - восхитился Маенков.
- Пролетариат, он всегда воткнет капиталу! - поддержал Черняк, подмигнув Василь Васильичу.
- Ладно, - сказал Митя, оборачиваясь к Маенкову. - Давай к механику…
Типография ожила… Вскоре Вагин стоял у кассы, держа верстатку в левой руке и цепко хватая литеры правой. Черняк, сбросив бушлат, рубил у заднего крыльца дрова, а извлеченный им из небытия типографский сторож подтапливал печи. Маенков, вернувшись с механиком, позванивал в машинном железом и самозабвенно исполнял добровольно взятые на себя обязанности подручного. Митя, поучаемый Зуевым, потел над оттисками, путая корректурные знаки и ставя кляксы. К тому времени печи уже пылали жаром. Клокотал старый жестяной чайник; Черняк, сбегавший в штаб, оделял всех английскими галетами и американской лососиной. Вагин, кончив набор, возился на ручном станке с оттисками: и подверстывал, и правил - и наконец скрылся в машинном…
Сторож, покончив с печами, таскал из кладовой невысокие стопки зеленой бумаги. Зуев, в последний раз ковырнув шилом набор, поволок тяжелую железную доску к американке. Все кипело и шумело вокруг Мити, и он испытывал то веселое чувство, какое испытывает человек, входящий в ладную, спорую работу. Он с удовольствием следил за тем, как неторопливо похаживал Зуев и поспевал всюду - и к станку, и к кассе, и к Мите с корректурами, и к механику, и в кладовую.
Только один человек не принимал в этом типографском движении никакого участия и человеком этим был сам хозяин типографии. Сперва он пробовал что-то делать, но у него ничего не получалось; он никак не мог войти в этот кружок людей, разом понявших друг друга и тесно и слаженно работавших. Он был чужим в своей типографии и никому не был нужен. Типография работала без него, и он понял, что отныне она всегда будет работать без него. И когда Митя по пути из наборной бросил мимоходом: «Шли бы вы домой, гражданин, что вы тут под ногами путаетесь», - он понуро вышел и, не разбирая дороги, побрел домой.
Вагин посмотрел ему вслед и вдруг захохотал, хотя ничего смешного и не произошло.
- Ты что? - спросил Митя, сам невольно улыбаясь.
- Так! - ответил Вагин, сверкнув горячими глазами. - Не зря ж таки…
Он не досказал того, что думал, и побежал в машинное отделение.
Вскоре в машинном застучала американка. Митя пошел посмотреть на её работу. В половине двенадцатого обращение было отпечатано, и тогда Митя вспомнил, что оно должно быть не только отпечатано, но и расклеено по городу. Искать организацию и людей, которые взялись бы за дело, значило терять драгоценные часы, выигранные с таким напряжением здесь, в типографии, и Митя решил наладить расклейку своими силами. Зуев побежал варить клейстер. Сторож собирал ведра и банки из-под красок.
