– Но, да… ты удивлен? Почему? Мне очень приятно, когда ты трогаешь меня там. И мне будет приятно, я думаю, если ты меня поцелуешь. Один маленький поцелуйчик.

Эдуард неуклюже обхватил ее руками и, наклонившись! к ее лицу, целомудренно поцеловал ее сомкнутые губы – очень нежно, и Селестина испустила глубокой вздох.

– Ах, как хорошо! Мне нравится, как ты целуешь. Еще, прошу тебя…

На этот раз, когда он прикоснулся к ее теплым мягким губам, она приоткрыла их. Эдуард чуть-чуть тронул их языком, а она снова вздохнула и прильнула к нему.

– Comme зa, cherie. Oh oui, comme зa…[18] Она с нежной настойчивостью забрала его язык в рот, обнимая его так, чтобы он не прижимался к ней слишком сильно, чтобы совокуплялись только их рты. Эдуард ощутил экстатическую дрожь. Селестина принялась ласкать его шею, плечи, спину, и тут же он ощутил, как подпрыгнул и отвердел его член, губы Селестины вздернулись в торжествующей улыбке. Она воркующе засмеялась и чуть отодвинулась, глядя вниз.

– А! Вот видишь, что произошло? И так быстро! Одна минута – и ты снова такой большой. Большой, твердый, сильный. Ты настоящий мужчина, cherie, ты знаешь это? Этим ты можешь доставить женщине такое наслаждение, cherie, такое наслаждение…

Она тщательно избегала прикосновения к нему, а когда он попытался снова опрокинуть ее на подушки, мягко его остановила и с упреком покачала головой. С радостью она увидела в его глазах дразнящий огонек. Его позабавило… Отлично! Значит, он становится уверенным в себе.

– Подождать? – Он улыбнулся. – Не слишком торопиться?

Селестина взяла его руку.

– Ради меня, – сказала она нежно. – Ты знаешь, для женщины заниматься любовью – это чудо. И она хочет, чтобы оно длилось, не обрывалось вдруг. Она не всегда способна возбуждаться так же быстро, как мужчина, и он должен помочь ей.

Она подняла его ладонь и прижала ее к соску.

– Коснись меня тут, cherie. Ах, как я хочу, чтобы ты гладил меня. Вот здесь, видишь? Вот так. Да, вот так…

Эдуард подсунул ладони под ее груди и ощутил их вес. Затем, сам не зная как, он сделал то, что жаждал сделать, о чем мечтал. Он пригнул лицо, целуя упругую плоть. Потом уткнулся лицом в ложбинку между ее грудями, приподнимал их, гладил, по очереди зажимал губами мягкие розовые соски. Он щекотал их языком и почувствовал, как они твердеют. По его телу пробежала судорога, и Селестина удержала его.

– Doucement, doucement, mon cherie. Pas trop vite… doucement…[19]

Он сдержался, помедлил, почувствовал, что напряжение проходит, и посмотрел на нее.

– Coome зa? Comme зa tu aimes?[20] – Он снова взял сосок в губы и принялся сосать. На этот раз судорога пробежала по телу Селестины.

– Mais oui. Tu sais bien. Comme зa, Edouard, comma зa…[21]

Селестина чувствовала, что ее собственное тело отзывается, кровь билась в жилах, словно невидимая цепь нервов соединяла ее груди и лоно, и каждый этот нерв пел от наслаждения. Она почувствовала, что увлажняется, и ей уже было трудно сохранять неподвижность. Ей хотелось раздвинуть ноги, позволить ему прикоснуться к ней там. Он учится быстро, мелькнуло у нее в голове, очень быстро…

Он оторвался от ее груди и поцеловал в губы.

– Mais, que tu es belle, si belle…[22] – бормотал он ей в рот, его дыхание учащалось, и Селестина боролась с собственными инстинктами, боролась, чтобы поцелуй был медленным и нежным. Не чересчур страстным, не чересчур глубоким, не чересчур долгим – пока еще… пока еще… Его член упирался ей в живот, и она осторожно, бережно отодвинулась, чтобы высвободить его, опасаясь, что от давления он тут же кончит…

– Doucement, Edouard. – Она позволила своим ладоням погладить его прекрасные плотные ягодицы и слегка подвинулась, так что теперь они лежали рядом. Когда она решила, что он опять чуть-чуть успокоился, то взяла его руку и поднесла к губам.

– Ты такой чудесный. Такое чудесное чувство, когда ты прикасаешься ко мне. Ты это знаешь? По-моему, ты чувствуешь, как мне это нравится, да? Ты видишь, какими твердыми становятся мои соски, когда ты прикасаешься ко мне, когда целуешь меня там. Это первый признак, Эдуард. Но есть и другие… – Очень медленно она потянула его руку вниз к треугольнику золотых волос. Она задержала ее там, потом раздвинула ноги.

– Чувствуешь? Тайное место женщины, что в ней, то известно только ее любовнику. Чувствуешь, cherie, как мягко, как влажно? Это потому, что ты сделал так, что я хочу тебя, Эдуард, очень хочу…

Эдуард позволил, чтобы его руку увлекли в мягкое, влажное. Он раздвинул две мягкие губы и среди складок и складочек нащупал тайну – нащупал бугорок. Он осторожно прикоснулся к ней указательным пальцем и изумился: Селестина вскрикнула, выгнулась. Он наклонился и поцеловал ее долгим, медленным, блаженным поцелуем, а его рука осторожно поглаживала, осторожно исследовала. Селестина пошевелилась под ним. Она приподняла колени и раздвинула ноги шире – Эдуарду она казалась невыразимо мягкой, невыразимо упругой, невыразимо и волшебно распахнутой. Он отнял руку, но Селестина взяла ее, поцеловала, и впервые в жизни Эдуард ощутил медовое благоухание женщины, готовой для любовного действа, пряное, чуть солоноватое, точно запах обитателей морских вод.

Он снова опустил руку, Селестина сделала движение навстречу, и его пальцы легко, нежно погрузились в нее. Он застонал, и Селестина поняла, что ей надо поторопиться.

С ловкостью, рожденной опытом, она повернулась так, что он оказался между ее бедер. Ласково отодвинув его руку, она направила набухшую головку его члена в мягкое влагалище. Ее губы чуть приподнялись, и он погрузился в нее. И тут она замерла, хотя его красота и нежность действовали на нее возбуждающе и больше всего ей хотелось приподняться, втянуть его глубже, глубже. Но она не шевелилась, предоставляя все ему. На пятом движении он с судорожным криком кончил внутри ее, и Селестина нежно и бережно обвила его руками.

Не прошло и часа, как он снова испытал эрекцию, но уже без смущения и страха, явно гордясь собой. Селестина тоже испытывала гордость. И он очень ей нравится, думала она, с нежностью поглядывая, как он сосет ее полные груди. Ей нравилось, что в нем нет хвастливости нравилась инстинктивная ласковость и деликатность его прикосновений. О, из него, из этого юноши, получится великолепный любовник, возможно, даже великий, редкостный, а таких очень мало. Он не уподобится многим и многим из них: жадные скоты, такие грубые, такие торопливые, а после думающие только, как бы скорее сбежать. Нет, он будет щедрым, даря наслаждение, а не только его получая, – открытым, отзывчивым…

– Tu seras… exceptionel, tu sais[23], – прошептала она, и мальчик поднял голову. Комплимент его обрадовал, но и немного насмешил, и это ей тоже понравилось. Ей нравился его быстрый ум, его веселость. В конце-то концов, серьезность в постели совсем не обязательна, все становится таким скучным! Страсть – да, женщинам она нужна, но и немножко любовной игры тоже.

– Покажи мне… научи меня… – Он замялся. – Я хочу доставить наслаждение тебе в ответ…

Селестина вздохнула и погладила его по голове. многим женщинам ее толка, ей было трудно достичь оргазма с мужчиной. Она давно примирилась с этим. Процесс доставлял ей удовольствие, и отсутствие финала никогда ее особенно не огорчало. Она находила достаточно удовлетворения в объятиях и ласках, а если их оказывалось мало, то было нетрудно снять телесное напряжений когда мужчина уходил. Ее наслаждением было доставлять наслаждение. В молодости, с первым ее ком, и со вторым, все было иначе. Они легко умели доводить ее до экстаза. Но они с ней расстались, и дальше стало труднее. У нее складывалось убеждение, что ей мешает собственное сознание, которое противилось тому, чтобы она отдавала все мужчинам, чаще и чаще совсем чужим и незнакомым.

Но ее умилила просьба мальчика, и она улыбнулась ему.

– Хорошо… Дай я покажу тебе.

Она осторожно положила руку себе между ног, всунула палец между губами и подвигала рукой.

– Видишь? Где ты ко мне уже прикоснулся, cherie. Если ты тронешь меня там, только не грубо, а легонько и не торопясь…

Она вынула заблестевшие пальцы. Эдуард тронул ее так, как она только что себя трогала, почувствовал бугорок клитора между мягкими губами и, подчинившись неожиданному порыву, опустился на колени и