— Дэй, — сказал он для пробы, будто само это имя могло вызвать какую-то ощутимую перемену в комнате. — Подожди, я возьму сигарету.

Войдя с террасы, он лег на диван напротив окна. Немного поговорил: голос у него был мягкий, и, судя по интонации, он стремился к согласию на глубоко рациональной основе. Паузы для ее гипотетических ответов были кратки. Он закурил еще одну сигарету и аккуратно положил ее на край пепельницы. Дым поднимался в воздух прямой чертой. В такое время вечерний ветер еще не дул. Он смотрел на цилиндрик белой бумаги с тонким голубым столбиком дыма и думал: «А если бы это произошло сейчас?» Это была неотступная фантазия, навязчивое развлечение, которому он часто предавался в минуты стресса. Если бы он сейчас исчез, а они бы пришли, желая разузнать о нем: что бы они обнаружили? Одну горящую британскую сигарету, лежащую на краю пепельницы, и включенный магнитофон, записывающий на пленку тишину. Они могли бы поговорить с прислугой и умственно отсталой кубинкой (Лючита ничего о нем знает, да и в любом случае будет настроена враждебно), но так ничего и не добились бы. Представив себя на секунду одним из них и великодушно наделив его интеллектом своего уровня, он окинул одобрительным взглядом ближайший ряд книг: «Ferien am Waldsee», [29] «Erinnerungen eines Uberlebenden»;[30] «L’Enfer Organise»;[31] «Нечаев»; «Кибернация и корпоративное государство»; «L’Univers Concentrationnaire»;[32] «Auschwitz, Zeugniss und Berichte».[33] Хотя этот человек был врагом, поскольку все, кто явятся после его исчезновения, дабы раскрыть его сущность, все они — враги, на инспектор произвела бы глубокое впечатление эта совокупность улик. В рапорте можно было бы прочесть: «Этот гений, достигший абсолютного совершенства, не находит себе применения в нашу эпоху коллективного сознания». Воображая себя несуществующим, он неизменно получал новый стимул: он продолжил говорить, теперь даже еще спокойнее.

— Но если мы хотим быть друзьями, ты должна узнать меня до конца. Это необходимое условие взаимопонимания, не так ли? Ты должна узнать, что я за человек, и почему я именно такой. Если мы хотим говорить друг с другом, то должны находиться как бы в одном психическом поле. Ты говоришь, что я сложный человек. А я — такой же, как все. Но меня глубоко волнует истина. Докопаться до нее трудно, это очень хлопотно, но игра стоит свеч. Или ты не согласна?

Он вопросительно взглянул на микрофон, стоящий на хромовом треножнике: тот часто напоминал ему пулемет. «Ametralladora modelo bolsillo»,[34] — подумал Веро и улыбнулся ему. Потом встал и прошагал к бару возле окна, окинул собственническим взглядом город, сиявший внизу в неожиданных золотых лучах заката под грозовыми тучами, и налил себе бокал шерри-бренди. Он снова начал говорить на обратном пути к столу, шагая медленно, удерживая бокал на уровне глаз и вглядываясь в него.

— Мы — машины для постижения непостижимого, но продолжаем жить, как животные — субъективные, со своими личными вкусами и предпочтениями. Знаешь, в Индии некоторые утверждают, что любовь непристойна, если оба партнера не осознают того, чем занимаются (то есть не ощущают полностью самих себя и друг друга во время секса) до такой степени, что оба могут концентрироваться на Боге от начала и до конца. На самом деле, это означает, что нужно быть разумным и одновременно бесстыжим. Но индусы всегда остаются практичными, — он немного отпил из бокала. — По-моему, они попали в самую точку. Секс не принесет никакой пользы, если мы не будем свободны. Свободны хотя бы настолько, чтобы сосредоточиться на Боге, пока мы этим занимаемся, — он смущенно засмеялся. — Теперь ты понимаешь, что секс воспитывает самообладание, которое позволяет совершенствовать переживания. Суть секса в том, что он должен быть как можно лучше.

Он представил себе, как в этот момент она восклицает:

— Так мы говорили о сексе?

Лючита умела сухо и властно оборвать беседу: она допускала движение транспорта только по главному шоссе. Это мешало, но с глупыми женщинами всегда труднее, чем с умными. И ему даже пришло в голову, что эта учительская черта ее характера, возможно, свидетельствует о ее неспособности заниматься любовью бесстыдно.

Не будучи откровенным, нельзя было убедить ее в необходимости немедленного решения; на это он даже не надеялся. Если, закончив разговор с нею, он еще будет сомневаться в своей победе, то полностью откажется от сексуального проекта. Он знал, где именно в саду Лос-Эрманос произойдет разговор. У круглого пруда есть широкая балюстрада, с которой открывается вид на склон, спускающийся террасами вдаль к лесной чаще. Успокаивающий пейзаж, которому лунный свет придавал чувственность.

Пока Лючита с Пепито сидели в кинотеатре, пронесся сильный ливень. Когда они вышли, дождь уже перестал, но улицы превратились в бурные потоки Не успела она поймать такси, как Пепито уже умудрился залезть в воду и промокнуть до пояса.

— Ах, Пепито, какой же ты дурачок!

— Мне нравится быть мокрым, — сказал он. — Так приятно.

Когда она переодела его в сухую одежду, уже почти наступило время ужина. Она вышла на террасу и заглянула в дверь библиотеки. Веро сидел при свете за столом и писал. Она шагнула внутрь.

— Ты еще занят? — спросила она.

Он поднял голову.

— Ничего страшного, — он зевнул и потянулся. — Закончу позднее, перед сном.

После ужина он ушел в библиотеку, закрыл двери и вернулся к своим бумагам. Лючита несколько раз переходила с террасы в спальню и обратно. Это была одна из тех ночей, довольно частых в конце сухого сезона, когда казалось, будто свежего воздуха нет нигде. Из библиотеки доносилось приглушенное щелканье пишущей машинки. Она вошла в спальню и встала перед зеркалом. «Чем бы он ни занимался, — размышляла она, — все лучше, чем думать о матери». Кроме того, у нее появилась беспричинная уверенность, что эта работа таинственно связана с предстоящей покупкой билета в Париж. Она подкурила грифу и сделала пару затяжек. Затем вдруг подошла к библиотечной двери и, помедлив секунду, распахнула ее.

— Я хочу послушать музыку! — закричала она. — Я не могу просто так сидеть одна и ничего не делать.

Он даже не поднял головы:

— Включи на террасе, только не громко.

Она стояла, не отрывая глаз от ярко освещенного стола, словно с его помощью могла догадаться, что же написано на бумагах, лежащих перед Веро. Она очень медленно затворила дверь и все еще смотрела в щель, прежде чем полностью закрыла ее, стараясь, чтобы ручка не щелкнула, когда она отнимет ладонь.

Как только они поехали в гору, двигатель заревел. Долина внизу почти погрузилась во мрак. Доктор Слейд шумно вдыхал воздух:

— Если бы можно было приготовить духи, которые пахли бы вот так! — воскликнул он.

Он выпрямлялся на каждом крутом повороте и заглядывал в обрыв. Целый день экскурсий по паркам и дворцам был утомителен, и его нервы слегка расшатались. Приятно было выбраться наверх и остановиться на ровной земле перед многоквартирным домом.

Выйдя из лифта, они очутились в патио, где возле бассейна бил фонтан. В арочном дверном проеме стояла девушка, очень молодая и необычайно красивая. Она была в белом платье, и миссис Слейд показалось, что она еще в том возрасте, когда пишут первые любовные письма.

— А вот и Лючита! — сказал сеньор Сото. — Лючита. Миссис Слейд. Доктор Слейд.

— Входите, — сказала Лючита. — Милости просим.

— Ну и комната! Целое произведение искусства! — миссис Слейд воздела руки, войдя туда снова, и