ушах, переваливаясь на кривых ногах, важно поплыл к центуриону. Молодой стратег уже сумел выстроить воинство и, опершись на меч, выжидал.

— Сын Марса и Венеры! — Киликиец хотел поклониться, но животик перевесил, и он шлепнулся на землю. Компаньоны почтительно подняли главу фирмы. — Сын Марса и Венеры! — еще с большей напыщенностью повторил Гарм. — Везу в Рим для продажи пах-пах.

— Что? — Центурион подозрительно покосился на корзины. — Может, это запрещенное восточное снадобье?

— Пах-пах! — Купец торжественно принял из рук компаньона и поднес центуриону на золотой тарелочке кусочки вяленой дыни, уложенные в затейливую мозаику. — Пах-пах, — повторил он. — Отведай, славный воин.

Центурион отведал и передал тарелочку ближайшему легионеру.

— Хорош, очень хорош. Что еще?

— Засахаренные персики, цукаты…

Компаньоны подносили важному купцу одно за другим невиданные в бедной деревушке лакомства, а тот, кланяясь, протягивал их центуриону.

— На солнцепеке разговаривать трудно. Зайдем в дом, — пригласил молодой стратег, — там я осмотрю твои товары.

— Надо бы и солдатикам их отведать, — посоветовал ветеран, с трудом откусывая от тягучего, неведомого лакомства. — В Египте и то не едал.

— Я послал доблестным воинам несколько корзин, привезенных сюда для осмотра, — предупредительно пояснил Гарм, — и прошу тебя, сын Марса и Венеры, не задерживай мой товар. Подпиши пропуск. Я хочу на ослах перевалить через горы и по Кавдинской тропе — прямо в Рим.

— Кто же ездит через горы в Рим? Почему ты не повел свой корабль в Остию?

— Военная тайна. Мне надо побывать в одной горной деревушке. — Гарм хитро подмигнул. — Там моя душенька…

— Кто? Кто? — захохотали воины.

— Любовь моя, Арна, — толстенький, низенький купец приосанился. — Я и корабль нарочно привел сюда, чтоб она, моя голубка, своими небесными глазками….

— Я об этой Арне слышал, — перебил квирит. — Какой-то варвар выкупил ее из рабства. Значит, это ты? Знаю, знаю твою девушку. Она к нам приносила на продажу шерстяные шапочки — подшлемники.

— Ты ей под мышкой пройдешь, — захохотал ветеран, — не пойдет самнитка за твой кошелек.

— Пойдет, — серьезно отозвался центурион. — Он же ее от неволи спас.

Вошли в приземистую караульную хижину. Сверкающие восточные чаши, полные душистых сладостей, расставили на скромном каменном столике. Тут же, в середине, водрузили два тяжелых глиняных кувшина.

— Вино, — пояснил толстячок и со слезами на глазах предложил выпить за здоровье его Арны: как он любит ее, как истосковался по своей горной козочке! А она-то, она как любит его!..

— Да я пошлю за нею, — предложил центурион.

— Нет-нет, — Гарм таинственно поднял палец. — Я подкрадусь потихоньку и посмотрю, как моя душенька ждет меня. Любить-то она любит, да, — он пьяно ухмыльнулся, — женскую любовь проверять надо. Стоит ли ей такое богатство дарить? Кораблик любой матроне поднести впору. Если пожелаешь, доблестный трибун, посети мою бирему.

— Я еще не трибун, — центурион польщенно осклабился, — я подписал тебе пропуск, чего же мне на твое корыто таскаться?

Гарм начал прощаться. Просил приготовить к завтрашнему дню две дюжины осликов. Он вернется с невестой и нагрузит свое добро.

Киликийца с почетом проводили до горной тропки и подробно растолковали, как добраться до деревушки Бориация. Центурион даже сунул в руку гостя нарисованный план пути.

— У меня девять братишек, — застенчиво шепнул юноша. — Мать — вдова. Отроду не едали пах- пах!

— Всего на осликах, даже на двух дюжинах, не увезти. Что останется — твое, сын Марса и Венеры! Приготовь только осликов, чтоб мне не задерживаться!

Гарм торопливо зашагал в гору. Он без труда отыскал одинокую хижину. Арна была одна. Марция и Фабиола ушли к Бориацию. Вождь самнитов был вдов, и родственницы забоялись о его доме. Выслушав киликийца, девушка тотчас же стала собираться в дорогу.

— Я буду послушной, — улыбнулась она — Ты спас меня от рабства, я полюбила тебя, в это поверят… — Уже накинув козий плащ и заткнув за пояс узкий самнитский нож, она вдруг вопросительно оглядела пирата. — А письма есть?

— Есть, — улыбнулся Гарм, подмигивая.

— Не мне! — Арна полоснула его сердитым взглядом. — Я приютила в горах жену твоего друга.

— Хорошо. — одобрил Гарм и тут же властно взял девушку за локоть. — Пошли! И помни теперь: твой промах — тебе и моим ласточкам смерть! О деле надо думать!

Римские таможенники помогли грузить корзины с плодами. Кто-то из солдат удивился их тяжести.

— Приходится класть куски железа. — Гарм разрыл слой лакомств и показал заржавленную железную пластину. — Вытягивает плесень, и плоды сохраняют вкус и аромат. Без этого пропадет товар!

Он бережно положил пластину на прежнее место.

— Кому что дано, — философски заметил центурион. — В торговле и ремесле азиаты всех обогнали. Египет превыше всех в науке. Эллада — в искусстве. А власть над всеми завещана Риму!

Гарм кивком выразил полное согласие с молодым центурионом.

К вечеру следующего дня ослики перевалили Апеннины. Люди Бориация в укромных пещерах схоронили бесценные дары киликийцев: легкие крепкие кольчуги, острые мечи, меткие копья.

— Пусть только Спартак пробьется к нам. Кавдинские горы снова услышат наш клич! — Бориаций обнял пирата. — Брат, мы ждем тебя в свободной Италии!

Гарм неожиданно прослезился.

— «Брат…» И это я услышал в волчьей стране? — Он шмыгнул носом. — Будь здоров, Бориаций!

Потом он часто оглядывался, спускаясь по горной крутой тропе, и чему-то улыбался, маленький, коренастый пират.

Узкий, с изгибающимися берегами, Боспор Киммерийский отделяет равнинную Азию от гористой Европы[35]. На север — голубые Меотийские воды. На юг — беспредельная темная синева Понта Эвксинского, На стыке двух морей встает Пантикапей. Крутые невысокие горы теснят дома к самому берегу. На обрывистой вершине лепятся Акрополь, городская крепость, Стоя, храм Артемиды Таврической и царский дворец из хорошо вытесанного белого камня. Крепостной вал, усеянный остриями, отделяет дворцовый сад от остального Акрополя. Вокруг раскинулся город — виллы богачей, окруженные садами, бесчисленные купеческие лавки и склады. Вдоль взморья тянутся хибарки рыбачьего поселка.

Только что купленный дом Никия выходил на главную улицу. Пышные фронтоны, тяжеловесные кариатиды, корзины вычурных коринфских колонн, с плодами и листвой, кричали о внезапном богатстве. Поймав иронический взгляд Филиппа, Никий виновато улыбнулся:

— Мы простые люди, но я заплатил зодчему немалые деньги.

— Тебе нравится, твоя супруга и мать довольны — значит, это прекрасный дом.

— Ты все шутишь.