сейчас выражение лица у Агнес было такое серьезное, взгляд так суров, что у храброго рыцаря на миг дрогнуло сердце.

— Почему? — спросил он, оторопев.

— Я не могу это объяснить, — в раздумье ответила Агнес и опустила глаза.

Увидев это, старый рыцарь почувствовал, что в нем опять растет смелость и решимость по отношению к дочери, но шутить с ней он все же больше не отважился, считая, что сейчас необходимо серьезное отеческое внушение.

— Агнес, Агнес, что с тобой? — сказал он укоризненно. — Ты требуешь поистине невозможного и даже сама не знаешь, почему ты этого требуешь! Ты подумай, на что это похоже: свадебные празднества уже начались, пиршество подготовлено, гости съехались —

и вдруг я явлюсь к приглашенным и объявлю: «Ступайте по домам, вам здесь делать нечего — свадьба отложена на неопределенное время». Что скажут люди? Как я решусь смотреть им в глаза? Я буду навеки опозорен, стану посмешищем для всего рыцарства эстонской земли. В этом еще большой беды нет, насмешек я не боюсь. Но подумай, что стали бы говорить о тебе самой!

Что же? — пролепетала Агнес, веские слова отца и его серьезное лицо снова смутили ее.

Ох, Агнес, ты — невинный ангел! — от всего сердца вздохнул Мённикхузен. — Как мало ты еще знаешь наше милое помещичье общество, его злые мысли и еще более злые сплетни. Опрометчивый поступок, которого ты так необдуманно требуешь от меня, развязал бы все языки, несмотря на невзгоды и бедствия войны. Честь благородной девицы — такой несказанно нежный цветок, что достаточно одного злого слова — и он может увянуть.

Как же это может коснуться моей чести, если…

Если свадьба не состоится? Ох, Агнес, если бы ты знала, как легко может быть задета наша честь нашими же лучшими друзьями и как мне трудно тебе это объяснить! Каждое событие имеет свою причину, и если этой причины люди сразу не видят, то начинают ее искать и судачить. Если свадьба не состоится без всякой видимой причины, пойдут всякие кривотолки…

Какие кривотолки? — прервала отца Агнес.

Ну, например, о том, будто между тобой и Рисбитером стоит какой-то другой мужчина.

Другой мужчина? — испуганно переспросила Агнес.

Ну вот, ты и сама испугалась, — улыбнулся старый рыцарь, в душе радуясь своей удавшейся хитрости. — Не заставляй меня подробно разъяснять эти не приглядные вещи, мне это очень тягостно. Люди злы и охотно осуждают ближнего, в особенности если этот

ближний — молодая женщина. Если жених с невестой или супружеская чета расходятся без видимой и всем понятной причины, то подозрение прежде всего падает на более слабую сторону, как если бы именно женщина сошла с верного пути.

Этого никто не должен думать! — сказала Агнес, гордо подняв голову. — Забудь о моей просьбе, отец! Теперь я сама вижу, что была глупым ребенком и хотела невозможного.

— Пусть это послужит тебе уроком на будущее, — торжественно закончил Мённикхузен и поцеловал дочь в чистый белый лоб.

Агнес опять вышла на балкон к другим женщинам; те стали наперебой расспрашивать ее, почему она так долго отсутствовала. Агнес тяжело было выслушивать эти вопросы; с холодной дрожью думала она о том, что было бы, если бы все эти женщины стали допытываться о причинах другого, более серьезного и важного обстоятельства. Она отвечала небрежно. Лицо ее было надменно и холодно. Ни разу взгляд ее не обратился в ту сторону, где среди воинов стоял Гавриил, привлекая взоры всех женщин своим мужественным обликом.

«Несказанно прекрасна и несказанно горда, — думал Гавриил, глядя на красивую невесту. — Настоящая княжеская дочь. Я не верю, что она любит Рисбитера, но еще менее возможно, чтобы она полюбила человека, стоящего хотя бы на волос ниже ее по происхождению».

Вечером началось большое пиршество, в котором принял участие весь лагерь. В залах господского дома пировали званые гости и военачальники, которых было едва ли не больше, чем подчиненных, в палатках вокруг пивных бочек валялись простые воины с кружками пенящегося пива в руках.

К полуночи ни на мызе, ни во всем лагере не оставалось ни одного трезвого человека, за исключением разве только Гавриила. Он поместился в самой большой палатке. Ему пришлось изрядно выпить со всеми, чтобы «поддержать компанию», но он умел соблюдать меру. Вид пьяных вояк, их бессмысленное бормотанье и храп вызывали у Гавриила отвращение и презрение. Неужели эстонская земля должна трепетать перед этим разгульным сбродом? Горсточка русских могла бы сейчас без труда разогнать эту шайку разбойников.

Когда пьяные погрузились в глубокий сон, Гавриил встал и вышел из палатки. Небо заволокло тучами, над землей простерлась темная ночь. В лагере погасли последние огни, но в помещичьем доме окна еще были освещены. Изредка то тут, то там слышались голоса, невнятный говор, песни.

Гавриил прошел под окнами дома и очутился в саду, куда старый Мённикхузен, желая угодить дочери, велел не впускать воинов. Тут веяло ароматом свежей травы и цветов. Гавриил решил здесь переночевать. Он выбрал полянку под яблонями, покрытую мягкой травой, и растянулся на ней. Сырость, поднимавшаяся от земли, и ночная прохлада не могли повредить его железному здоровью.

«Завтра двинусь в путь, — думал он, засыпая. — Глупо я поступил, оставшись здесь. Не понимаю, что вообще привело меня сюда. Что мне здесь было нужно? Неужели я действительно еще так неразумен, что стремился еще раз увидеть эту заносчивую девицу, или была у меня другая причина? Нет, по правде говоря, никакой другой причины у меня не было. Ведь не хотел же я стать мызным воином! А значит, я, несмотря на свои почтенные двадцать семь лет, все еще настолько пустой, легкомысленный человек, что готов бежать за первым попавшимся смазливым личиком. Плохо это говорит о моем мужском достоинстве и разуме!.. Странно, что она выходит замуж; именно за этого глупца Рисбитера. Разве сейчас, в такое грозное время, этот шаткий тростник может служить ей опорой? Странно!.. Но какое мне до этого дело? По своему происхождению и высокомерию они вполне достойны друг друга. Пусть будут счастливы или несчастны — мне безразлично».

С этой суровой мыслью Гавриил спокойно уснул.

Он проспал, вероятно, около двух часов, как вдруг его разбудил сильный шум и ружейные выстрелы. Он сперва подумал, что это ссорятся между собой пирующие, как часто случалось на свадьбах того времени, но вскоре заметил, что шум доносится не со стороны мызы, а из лагеря. В окнах дома свет потух, там царила глубокая тишина. Лагерь был отделен от сада зданием мызы, поэтому Гавриил не мог видеть, что происходит в лагере. Он вскочил и прислушался. Шум все нарастал, и вперемешку с ружейными выстрелами ясно слышался лязг холодного оружия. Вдруг до слуха Гавриила донеслись испуганные крики: «Бегите, бегите! В лагере русские!»

Теперь Гавриилу все стало ясно. Русские, стоявшие в Пайде, каким-то образом проведали о свадебном пиршестве на мызе Куйметса и, воспользовавшись тем, что мызные воины пьяны, напали на лагерь.

Гавриил колебался — принять ли ему участие в схватке или спокойно ждать ее конца? В обоих случаях могла быть и оборотная сторона дела. К кому же ему примкнуть? Мызных воинов Гавриил презирал и ненавидел всей душой, но сейчас поднять на них руку не мог — он ведь был их гостем. А если он останется безучастным зрителем, можно опасаться, что его насильно вовлекут в борьбу. Разумнее всего было спокойно уйти своей дорогой, пока это еще казалось возможным. Но Гавриил все же не ушел. Непонятное чувство заставило его остаться на месте, настороженно выжидая.

В окнах мызы замелькали огни. Шум приближался — как видно, русские ворвались на мызу. Вдруг Гавриил вспомнил гордую дочь рыцаря, и со всеми колебаниями было покончено. Когда он поспешно шагал через сад к мызе, зазвенели разбитые оконные стекла, одна из дверей с треском распахнулась и мимо него промчалось несколько темных человеческих фигур. Гавриил хотел войти в дверь, но оттуда вырвалась