отступлением от «старины». Уже два года Иван методично вдалбливал эту новую идею в головы непокорных новгородцев. Его стратегический подход к новгородской проблеме заключался в том, чтобы, не меняя внешних форм городской организации — ибо люди очень болезненно относятся именно к исчезновению привычных внешних атрибутов власти, исподволь изменить ее суть. А когда новая суть, в свою очередь, станет привычной, — не составит большого труда придать ей и соответствующие внешние формы.
На переговорах с Новгородом не были забыты и интересы союзников Москвы — псковичей. Их ополчение стояло неподалеку от Коростыни, в местечке Княжичи. Они не успели отличиться в военном отношении, однако своими действиями доказали полную лояльность Ивану III. Такая позиция, конечно, заслуживала поощрения. В московский лагерь 31 июля прибыла псковская делегация во главе с посадниками Тимофеем Власьевичем и Степаном Афанасьевичем и князем Василием Федоровичем Шуйским (31, 291). Им разрешено было начать собственные переговоры с новгородскими послами, в результате которых был заключен договор «по псковской воли», более выгодный для Пскова, чем прежний.
В последний день своего пребывания у Коростыни, 13 августа 1471 года, Иван III простился с новгородскими послами (31, 291). Они уехали обратно в Новгород, где в присутствии московского боярина и воеводы Федора Давыдовича Хромого (соратника князя Холмского) должна была состояться церемония присяги горожан на верность великому князю. Помимо этого, боярин должен был проследить за сбором и доставкой в Москву в установленные сроки новгородской контрибуции.
Возвращаясь из новгородского похода, государь получил радостную весть. 27 июля московская рать (состоявшая из ополченцев из Устюга и Вятки) под началом воеводы Василия Федоровича Образца нанесла поражение новгородцам в сражении на Северной Двине. (Новгородская рать также была составлена главным образом из жителей новгородских владений в Подвинье.) Предводитель новгородского войска князь Василий Васильевич Гребенка Шуйский был ранен в бою и с остатком своих людей ушел в Холмогоры. Борьба за власть в богатом пушниной Подвинье издавна являлась важнейшей частью московско- новгородских споров. Победа Василия Образца давала Ивану III новую «точку опоры» для укрепления своих позиций на Двине. Однако окончательный переход этих земель под власть Москвы произошел лишь в 1478 году.
Не задерживаясь более в Новгородской земле, Иван III поспешил обратно. Князя переполняли радость и гордость. Наверное, ему хотелось поскорее услышать ликующий звон кремлевских колоколов и высокопарные речи архиереев, увидеть счастливые лица матери и сына. В конце концов, теперь он имел полное право на все это. Он отомстил за унижения отца. Перед ним встал на колени Господин Великий Новгород. А главное — он сумел благополучно проплыть между Сциллой и Харибдой, обмануть следивших за каждым его шагом Литву и Орду.
В первый день нового, 6980 года от Сотворения мира (1 сентября 1471 года) вся Москва высыпала на улицы, по которым должен был проезжать победоносный Государь. «Велия же бысть радость тогда во граде Москве», — замечает летописец (31, 292). Толпы народа стояли вдоль дороги начиная уже с седьмой версты от города. Московская знать во главе с наследником престола 13-летним княжичем Иваном Ивановичем и братом Ивана III, 19-летним Андреем Меньшим отправилась встречать великого князя еще накануне и поздравила его в походном лагере, где он провел последнюю ночь перед прибытием в Москву. Конечно, князь не пожалел припасов из своих кладовых, чтобы все могли порадоваться великой победе. Можно только догадываться, сколько бочонков хмельного «меда» опустошила Москва в эти тронутые первым золотом осени дни. Конец лета, конец года, конец войны… Как много поводов для того, чтобы поднять добрую чару и освободиться хоть на малое время от гнета повседневных забот…
(С первым походом Ивана III на Новгород связывают небольшую, но оправленную в золото и драгоценные камни обетную икону «Похвала Богоматери», вложенную в Благовещенский собор московского Кремля самим Иваном или кем-то из членов его семьи (122, 172–177). Икона продолжает традиционную тему покровительства, оказываемого Москве и ее князьям самой Божией Матерью. На ней изображены и ветхозаветные пророки, чьи предсказания увязывались московскими книжниками с покорением Новгорода. На обороте — «три святителя» (Иоанн Златоуст, Василий Великий и Григорий Богослов), Николай Чудотворец, святые покровители Москвы митрополиты Петр и Алексей, преподобный Сергий Радонежский.)
Последним событием новгородской эпопеи стал приезд в Москву на поставление к митрополиту нареченного архиепископа Феофила осенью 1471 года. В Москве царило тогда необычайное религиозное возбуждение, вызванное как успешным завершением новгородской «священной войны», так и решением митрополита Филиппа начать строительство нового Успенского собора московского Кремля. В первой половине декабря в Москве состоялся своего рода поместный собор, в котором приняли участие епископы Вассиан Ростовский, Евфимий Суздальский, Геронтий Коломенский, Прохор Сарайский, Филофей Пермский, Феодосии Рязанский. (Последние двое были поставлены на кафедру в воскресенье 8 декабря 1471 года.) Феофил прибыл в Москву 30 ноября. Его сопровождали новгородские посадники Александр Самсонович и Лука Федорович. В воскресенье 15 декабря, «в неделю святых праотець» (41, 186), митрополит Филипп вместе с другими иерархами торжественно возвел Феофила в сан новгородского архиепископа. На церемонии присутствовал «весь освященный собор славного града Москвы» (31, 293).
Утвердившись на кафедре, Феофил стал от имени всего Новгорода просить Ивана III освободить из заточения знатных новгородцев, попавших в плен после битвы на Шелони. Великий князь уступил «и тех всех отпусти с честью, а было их на Москве 30» (31, 293). Исполнив это щекотливое поручение вече, Феофил в понедельник 23 декабря с облегчением покинул Москву. 7 января 1472 года, на Собор Иоанна Предтечи, Новгород со смешанным чувством радости и скорби встречал своих отведавших московского заточения бояр.
Первый поход Ивана III на Новгород издавна привлекал внимание историков как одно из главных событий отечественной истории второй половины XV столетия. Историческое значение Коростынского договора и всей кампании 1471 года высоко оценивал Н. М. Карамзин: «Еще Новгород остался державою народною; но свобода его была уже единственно милостию Иоанна и долженствовала исчезнуть по мановению самодержца» (89, 194).
Однако рассуждая беспристрастно, нельзя не признать и то, что во всей этой истории немалую роль сыграла удача. (Люди той эпохи, разумеется, называли ее милостью Божией.) Этот элемент должен быть так же отмечен историками, как отмечен он был современниками. Удачным было лето 1471 года, когда небывалая жара высушила новгородские реки и болота, открывая путь московским полкам. Удачными для москвичей были и на редкость бестолковые действия новгородских боевых сил.
Что же касается распоряжений Ивана III как полководца, то в них трудно обнаружить какую-то особую стратегическую мудрость, хотя явственно читается верность традициям московского военного искусства. Новгородский поход 1471 года даже в мелочах повторил поход на Новгород Василия Темного в 1456 году. Разделив свое войско на три группировки (что иногда представляют как выдающееся в военном отношении решение), Иван лишь подчинялся необходимости: держать огромную рать в едином кулаке не представлялось возможным из-за трудностей с фуражом и дорогами. Судьба похода решилась не его стратегическим замыслом (если таковой имелся), а удачными действиями одной из трех группировок. Две другие, судя по молчанию источников, вообще не принимали участия в боевых действиях и занимались грабежом новгородских волостей. (Осада новгородского городка Демон, быстро капитулировавшего перед полком князя Михаила Андреевича Верейского, явно не тянет на крупную боевую операцию.) Выполняя противоречивые приказы верховного главнокомандующего, войско князя Холмского металось между Демоном, Русой и Шелонью, попутно отбиваясь от наседавших на него новгородских ратей. В конце концов князю Даниле велено было идти на поиски союзников-псковичей, которые явно не спешили вступить в дело, предпочитая заниматься дебатами на вече и грабежом приграничных новгородских волостей. Промедли Холмский еще день-два — и новгородская рать успела бы добраться до псковичей. Новгородцам достаточно было одной победы, чтобы обрести так необходимую им уверенность в своих силах.
Однако князь Холмский был мастером своего дела, а его воины уже отведали пьянящий вкус победы над слабым противником. Решившая исход всей кампании битва на Шелони (которую, согласно псковским летописям, можно было бы называть «битвой на реке Дряни») была не только победой Москвы над Новгородом, но и победой Удачи над Неудачей.
Кажется, это хорошо понимал и сам Иван III. Его пресловутая медлительность и осторожность, о
