уцепились руки шофера, который попытался свалить меня на землю. Я прислонился к машине, взял его за лацканы и оттолкнул к багажнику. Но тут сзади меня ухватила пара рук покрепче, прижав мои локти к груди. Я почувствовал на своей шее горячее дыхание охранника. Он дал мне подножку, я потерял равновесие и рухнул на жесткий асфальт.
Делаж взирал на меня из открытого окна, его усы ощетинились, а глаза встревоженно смотрели из-за стекол очков без оправы. Наконец он узнал растрепанного англичанина с расцарапанной о камни физиономией, который никак не может перевести дыхание, чтобы обратиться к нему.
— Мистер Синклер? Это вы?
— Ален… — Я оттолкнул руку охранника от моей груди и вытащил из кармана список назначений. — Прочтите это… возможно, вам грозит опасность.
— Пол? Вы можете дышать? Никак не предполагал встретиться с вами таким образом.
Делаж стоял у машины, смотрел на меня, сочувственно помаргивая и отряхивая грязь с моего пиджака. Я сидел на пассажирском сиденье, опершись рукой на открытую дверь, ноги мои покоились на земле.
— Я в порядке. Сейчас приду в себя. — Я потрогал коленку и с облегчением вздохнул, убедившись, что металлические штифты на месте. — Извините, что так набросился на вас. Вашей жизни, возможно, угрожает опасность.
— Давайте лучше подумаем о
— Не надо ее беспокоить. — Я приветственно махнул рукой охраннику, который продолжал воинственно поглядывать на меня, держа наготове рацию. Шофер, прихрамывая, пересек дорожку, чтобы поднять свою форменную фуражку, которую помощник обнаружил под стоящей рядом машиной. — Я рад, что охранник начеку. Он тут же прореагировал.
— Естественно, — Делаж, казалось, был доволен. — После того, что случилось в мае. Если в «Эдем- Олимпии» хочешь кого-то убить, лучше всего назначить ему встречу. Вы говорили о какой-то опасности?
— Да. — Я развернул помятый листок. — Я распечатал это с компьютера в кабинете Гринвуда. Он случайно попался на глаза Джейн. Она не знает, что я его взял.
— Понимаю. Продолжайте, Пол.
— Это список, составленный Гринвудом за два дня до убийств. Семерых из названных здесь он пристрелил.
— Огромная трагедия для них и семей. Каждый день я благодарю Господа за то, что нас здесь тогда не было.
— Ваша фамилия — первая в списке.
Делаж взял у меня листок и стал внимательно изучать его своими бухгалтерскими глазами, беспокойно наклонив голову — словно только что ненароком подслушал какую-то неприятную сплетню про себя.
— Да, первая. Почему — понять не могу. — Он аккуратно сложил листок по прежним линиям сгиба. — У вас есть копия?
— Оставьте себе. Это только догадка, но не исключено, что это список жертв. Если у Гринвуда были сообщники, вам все еще может грозить опасность.
— Вы правильно сделали, что показали это мне. Я передам его мистеру Цандеру. — Он что-то быстро сказал своему помощнику, худенькому молодому человеку, который, казалось, все еще не мог прийти в себя после нашего столкновения. Тот взял распечатку и направился к зданию. Делаж дождался, когда он исчезнет за вращающейся дверью, и повернулся ко мне, отряхивая ухоженной ладонью остатки пыли с моего пиджака. Он явно взвешивал, может ли мое шокирующее появление быть оправдано важностью моей информации.
— Пол, вы не тратили времени даром. Я еду в аэропорт в Ниццу, но мы могли бы поговорить по дороге до вертодрома в Каннах — там я сяду на челнок, а вас машина отвезет назад. Не часто приходится видеть свое имя в списках приговоренных…
Лимузин резво двигался по окраинам Ле-Канне — цель явно опережала любого возможного убийцу. Через стеклянную перегородку я видел, как водитель говорил по телефону и поглядывал на меня в зеркало заднего вида. Без сомнения, механизм службы безопасности был уже запущен на все обороты, а у дома Делажей стоял «рейндж-ровер».
Но Ален уже владел собой. Заботливые руки, которые только что разглаживали мой пиджак и рубашку, выглядывали из-под безукоризненных манжет, в которых прятались сильные, жилистые запястья. Я предположил, что в молодости он был заядлым спортсменом, которому помешали реализовать себя только плохое зрение и прирожденная бухгалтерская серьезность. Его мужественное тело под дорогими одеждами пребывало в напряжении и ждало разрядки. Я представлял себе, как он мечется вдоль задней линии, методично отбивая мячи за сетку и выискивая слабые места у противника; время от времени он пытался выдать свечу или сыграть задней стороной ракетки, но мяч при этом не попадал на площадку. Я вспомнил, что он присутствовал при жестоком избиении на парковке у клиники — он был одним из администраторов, остановивших машину, чтобы посмотреть на скорую расправу в худшем ее виде. Возможно, созерцание избиений помогало ему хотя бы частично снять напряжение, но он был из категории людей, которые никогда не могут расслабиться полностью — разве что в обществе его покорной и всегда настороженной жены.
Я предположил, что угрозу, нависшую над его собственной жизнью, он уже предотвратил. Пытаясь отвлечь меня, он у пересечения с дорогой на Мужен махнул в сторону указателя с перечнем музеев.
— Если вас интересует живопись, то здесь в Ле-Канне — дом Боннара, в Антибе работал Пикассо, Матисс — чуть дальше по берегу в Ницце. Во многих смыслах современное искусство — это культура побережья. Говорят все дело в свете, в особом свойстве кварца пермских пород.
Он говорил на беглом английском без малейших интонаций — языке администраторов транснациональных компаний; точнее, той его разновидности, что свойственна знатокам искусств, приобретшим свои познания в антикварных лавках, которые в изобилии пооткрывались в вестибюлях пятизвездочных отелей. Мой взгляд скользил по выстроившимся вдоль шоссе представительствам фирм, продающих скоростные катера, складам видеокассет, залам для демонстрации плавательных бассейнов. Все эти сооружения заполнили небольшое пространство между двумя развязками.
— Свет? А может, люди тогда были оптимистичнее? Пикассо и Матисс умерли, а их место заняли бизнес-парки.
— Но что в этом плохого? Научный переворот. Все снова стало возможным — организмы с радиальными покрышками, мечта на воздушной подушке… Что вы думаете о нашей новой Силиконовой долине? У вас был досуг все здесь осмотреть.
— Я поражен, хотя, что касается досуга, то о нем здесь почти не думают. У нового Лазурного берега нет времени для развлечений.
— Это переменится. — Делаж держал в руках свой портфель, словно собирался вручить мне приказ о назначении. — Люди понимают, что нельзя слишком много работать, даже если работа интереснее развлечений. Ваш соотечественник Дэвид Гринвуд — печальный тому пример.
— Вы его хорошо знали?
— Мы, конечно же, жили по соседству, но он всегда был занят в этом приюте в Ла-Боке. Мы никогда не встречались попросту — моя жена находила его слишком серьезным. Она любит загорать, а он из-за этого чувствовал себя неловко, даже жалюзи у себя закрывал. — Делаж посмотрел на свои бедра и спрятал их от себя портфелем. — Что же до этого списка… Спасибо за беспокойство, но вряд ли эти фамилии — то, что вы думаете. Может быть, Гринвуд намечал группу добровольцев для какого-нибудь медицинского эксперимента.
— Возможно. Хотя семерых из них он все же пристрелил. Была у него какая-нибудь причина желать вашей смерти?
— Никакой. Абсолютно. Поверьте мне, здесь нужно искать другой подход. Я слышал, у вас появились новые улики.
