прикладываться к бутылке. Боль в бедре постепенно начала отступать. Вскоре он был уже слишком пьян, чтобы сфокусировать взгляд на часах, и потерял всякое чувство времени. Встревоженная ночным ветерком трава жалась к окну, заслоняя откосы автострады. Мейтланд лежал с бутылкой в руках, приклонив голову к оконной стойке. Болевые точки, созвездиями покрывавшие грудь и ноги, одна за другой начали пропадать, и атлас ран, в который превратилось его тело, исчез, как погасшее небо.

Преодолев жалость к себе, он снова подумал о Кэтрин и сыне. Вспомнил, как в холодной эйфории шатался по автостраде, выкрикивая машинам имя жены. Раз уж на то пошло, надо было хотя бы поблагодарить ее за то, что его сюда забросило. Большинство самых счастливых минут своей жизни он провел в одиночестве — когда в студенческие каникулы ездил по Италии и Греции, когда после получения диплома три месяца колесил по Соединенным Штатам. Вот уже сколько лет он пытается воссоздать миф о своем детстве. Запечатлевшийся в мозгу образ маленького мальчика, вечно играющего в одиночестве в длинном пригородном саду, окруженном высоким забором, как ни странно, приносил утешение. В ящике стола у себя в офисе он держал фотографию семилетнего мальчика в рамке, но на ней был изображен не сын, а он сам, и объяснялось это не только тщеславием. Возможно, даже его брак с Кэтрин, неудачный по общепринятым меркам, потому и оказался идеальным, что воссоздал для него этот воображаемый безлюдный сад.

Посасывая вино из разбитой бутылки, Мейтланд уснул за три часа до рассвета.

Он проснулся, когда уже вовсю сияло солнце. О боковое окно в изголовье терлась трава, стебли плясали назойливый менуэт, словно давно пытались его разбудить. На тело падала полоса теплого солнечного света. Не в силах пошевелиться в течение нескольких секунд, Мейтланд протер заляпанный маслом циферблат часов. Было без четверти девять. Он в неуклюжей позе лежал на заднем сиденье автомобиля. Откоса автострады видно не было, но постоянный грохот, столь же пугающий и столь же успокаивающий, как звукозапись знакомого кошмара, вернул его к реальности.

Начинался утренний час пик, и тысячи автомобилей снова потянулись к центру Лондона. Гудки перекрывали гортанный ' рев дизелей и непрерывный гул машин, проходящих по туннелю виадука.

Под правой рукой лежала бутылка из-под вина, ее отбитый край впился в локоть. Мейтланд сел, вспомнив о вызванной вином анестезии. Затем, словно прятавшееся где-то на задворках сознания, всплыло слабое воспоминание о кратком приступе жалости к себе.

Мейтланд оглядел свое тело, с трудом узнавая себя в фигуре нищего оборванца, скрючившегося на заднем сиденье. Пиджак и брюки были заляпаны кровью и маслом. Рубец на правой руке, оцарапанной проходящей машиной, покрывала машинная смазка. Правое бедро распухло от обширного ушиба, а верхушка бедра, казалось, накрепко застряла в тазобедренном суставе. Мейтланд перегнулся на переднее сиденье. Кровоподтеки и ссадины покрывали его тело, как следы молоточков на мембране заигранных ударных.

— Мейтланд, кто в это поверит?.. — Слова, произнесенные вслух как сигнал самоидентификации, только напомнили о повреждениях во рту. Помассировав разбитые десны, Мейтланд с усталым юмором улыбнулся самому себе и посмотрел в зеркальце заднего вида на свою физиономию. Всю правую часть лица по диагонали пересекал багрово-фиолетовый синяк, похожий на гротескно закрученный ус.

Пора отсюда выбираться… Он оглянулся на откос автострады. По восточной полосе проплывали крыши двухэтажных автобусов и грузовиков с высокими кабинами. Западные полосы были практически свободны. По направлению к пригороду мчались пикап развозчика и два пассажирских автобуса. Если взобраться на откос, можно будет сразу же остановить машину.

— Хорошо бы найти телефонную будку… Хаммерсмитская больница… позвонить Кэтрин и на работу…— Составляя в уме этот перечень, Мейтланд открыл дверь и осторожно вынес себя на солнечный свет. Правую ногу он взял двумя руками, словно часть разрубленной туши, и опустил на землю, после чего, шатаясь, прислонился к двери, ослабев от столь малых усилий. Острые шпоры боли пронзили ляжку и впились в пах и ягодицы. Стоя неподвижно на одной ноге, Мейтланд едва удерживал равновесие. Он уцепился за желобок, обрамлявший крышу «ягуара», и посмотрел на проезжавшие по автостраде машины. Водители опустили солнцезащитные козырьки, прикрывая глаза от утреннего солнца. Никто из них не заметит фигуру изможденного человека, затерянного среди автомобильных остовов.

Волна холодного воздуха ударила Мейтланду в грудь. Даже при тусклом солнечном свете он чувствовал себя замерзшим и усталым. Только его мощное телосложение помогло ему перенести аварию и раны, полученные на автостраде. Краденая спортивная машина с незажженными фарами, водитель без прав — десять против одного, что сидевший за рулем юнец никуда не сообщит, что сбил человека.

Мейтланд поднял свою покалеченную ногу и поставил на траву перед собой. Подумалось о вине в багажнике «ягуара», но он понимал, что бургундское сразу же ударит в голову. Забудь про вино, сказал он себе. Упадешь в эту высокую траву, и никто никогда тебя не найдет. Будешь лежать здесь, пока не сдохнешь.

Вскинув руки, он сумел скакнуть вперед на здоровой ноге и, чтобы не упасть, схватился за высокие стебли.

— На это, Мейтланд, у тебя уйдет целый день…

Сделав второй шаг, он остановился отдышаться и увидел на автостраде аэропортовский автобус. Никто из пассажиров даже не взглянул на островок. Собравшись с силами, Мейтланд сделал еще три шага и почти добрался до лежащего на боку автомобиля. Протянув руку к ржавой раме, он зацепился здоровой ногой за старую покрышку, левое колено подогнулось, и он упал в высокую траву.

Мейтланд неподвижно лежал в этой уютной сырости. Когда к нему вернулось дыхание, он разбитыми губами собрал немного влаги с травы. До откоса оставалось еще футов двадцать — но если даже он до него доберется, то все равно не сможет взобраться по рыхлому крутому склону.

Мейтланд сел, опершись руками на землю. Над его головой возвышался ржавый мост старого автомобиля. Шины и двигатель были сняты, а из глушителя свисала отломанная выхлопная труба. Мейтланд ухватился за нее и стал трясти. Ему удалось вырвать ее из крепления и вытянуть шестифутовый обрубок из ржавого утолщения позади заднего моста. Сильными руками он согнул трубу с одного конца, соорудив грубое подобие рукояти.

— Отлично!.. Теперь-то мы точно куда-нибудь доберемся…

Мейтланд даже почувствовал, что к нему возвращается уверенность. Он поднялся, опираясь на этот самодельный костыль, и потащился дальше, расчищая дорогу здоровой ногой.

Добравшись до подножия откоса, он начал махать рукой и кричать машинам, проезжавшим по западной ветке. Но никто из водителей при всем желании не мог его увидеть, не говоря уже о том, чтобы услышать его хриплые крики, и Мейтланд прекратил попытки, сберегая силы. Он попытался влезть по откосу, но через несколько шагов рухнул, как колода, на грязный склон.

Умышленно повернувшись спиной к автостраде, он в первый раз стал осматривать остров.

— Бедняга Мейтланд, тебя забросило сюда, как Робинзона Крузо. Если ничего не придумаешь, то просидишь тут всю жизнь…

И это была чистая правда. Клочок пустыря, затерянный у пересечения трех автострад, оказался в буквальном смысле необитаемым островом. Разозлившись на себя, Мейтланд замахнулся костылем на эту бессмысленную землю.

Он заковылял назад к машине. Взойдя на небольшой пригорок в двадцати ярдах к западу от автомобильного кладбища, он остановился, чтобы обследовать периметр острова: не найдется ли где служебной лестницы или какого-нибудь доступа к туннелю. Под виадуком один бетонный откос от другого сплошным экраном отгораживала проволочная сетка. Склон примыкающей магистрали был высотой более тридцати футов и еще круче откоса автострады. Там, где у западной оконечности сливались две дороги, земляные насыпи переходили в отвесные бетонные стены.

Мейтланд потащился дальше к машине, останавливаясь через каждые несколько шагов, чтобы прибить путавшиеся под ногами высокие стебли. Добравшись до машины, он открыл багажник и методично перебрал пять бутылок бургундского, по очереди вынимая каждую из картонки, словно этот крепкий напиток олицетворял собой единственный оставленный ему пятачок реальности.

Он потянулся за тяжелым гаечным ключом. Ну, Мейтланд, сказал он себе, для выпивки еще рановато, но бар уже открыт. Впрочем, погоди минутку. Подумай, тебе нужна вода.