— Теперь осторожно… Тут кругом электричество… Можно зажариться в шкварку…

Высунув ноги в открытую дверь, он включил зажигание и нажал на прикуриватель. Когда тот щелкнул, Мейтланд вытащил его из щитка, повернулся к двери и поджег бумажный жгут, потом выбросил прикуриватель и вылез из машины, опираясь левой рукой на костыль и держа над головой горящий жгут.

Оказавшись в шести футах от «ягуара», он улегся на мокрую траву. Из двигателя мерно тек бензин, между колесами уже образовалась лужа. Прикрыв лицо рукой, Мейтланд метнул горящую карту под машину.

Жаркий огненный шар разорвал темноту, на мгновение осветив полукруг машин на автомобильном кладбище. Двигатель ярко вспыхнул, разбрызгивая во все стороны горящее топливо. Лужицы бензина возле машины воспламенялись сами собой. Огонь освещал траву, плотной стеной окружавшую площадку, и Мейтланд заметил, что высокие стебли клонятся вперед, словно зрители, с жадным любопытством наблюдающие за развитием событий.

Из-под капота «ягуара» валил густой темный дым. Уже затормозили первые машины, выехавшие из туннеля виадука. Два водителя прохаживались по автостраде, глядя на яркое пламя. Мейтланд, опираясь на костыль, заковылял к ним. По пути он дважды падал и снова поднимался на ноги. — Стойте!.. Остановитесь!.. Подождите!.. Над его головой пронесся самолет, в затянутом дождливыми тучами небе пульсировали навигационные огни. Пилот заходил на посадку в лондонский аэропорт, и шум четырех мощных турбовинтовых двигателей заглушал слабые крики Мейтланда. Скачками, будто ожившее пугало, продвигаясь вперед, он смотрел, как отъезжают машины. Уже опадали последние языки пламени — топливо выгорело без остатка. До настоящего пожара, на который рассчитывал Мейтланд, дело не дошло: догорающее двигательное отделение скорее напоминало большую печь, открытую жаровню вроде тех, какими пользуются рабочие на свалке. От подножия откоса были видны лишь яркие сполохи, озарявшие перевернутые остовы машин.

Охрипший и уставший, Мейтланд торопливо доковылял до откоса и по инерции сделал несколько шагов вверх по склону. Он чуть не повалился на землю, когда на дороге, прямо над ним, затормозил американский «седан». Как раз в этот момент над «ягуаром» взметнулись последние языки пламени. Водитель, молодой парень с длинными, до плеч, светлыми волосами, жевал бутерброд, с любопытством разглядывая Мейтланда. Когда тот сделал умоляющий жест, уже не в силах кричать, парень помахал в ответ, выбросил бутерброд и, нажав на акселератор, вместе с машиной скрылся в темноте. Мейтланд устало опустился на откос. Очевидно, юноша решил, что какие-то бродяги внизу устроили праздник и разожгли костер, чтобы приготовить ужин. Даже оттуда, где сидел Мейтланд, нелегко было разглядеть, что это горит машина.

Уже шел одиннадцатый час, и в квартирах на верхних этажах гасли огни. Слишком усталый, чтобы двинуться с места, и пытаясь сообразить, где же теперь провести ночь, Мейтланд уставился в землю. В десяти футах от него белел треугольник выброшенного бутерброда. Мейтланд пожирал его глазами, забыв о боли в покалеченной ноге.

После тридцати шести часов голодания ему было трудно собраться с мыслями. Без дальнейших размышлений он пополз к бутерброду, не отрывая глаз от двух ломтиков хлеба, переложенных курятиной с майонезом и хранящих отпечатки зубов молодого парня.

Схватив вожделенное лакомство, Мейтланд с жадностью отправил его в рот. Опьяненный вкусом животного жира и влажной текстурой намазанного маслом хлеба, он даже не удосужился стряхнуть с него крошки земли, а доев, облизал с грязных пальцев остатки майонеза и на всякий случай пошарил по склону — проверить, не завалялся ли там еще кусочек курицы.

Подобрав костыль, он поплелся назад к «ягуару». Пламя уже потухло, от двигателя в черный воздух поднимался последний дымок. Накрапывал мелкий дождик, и капли шипели на головке цилиндра.

Переднюю часть машины сожрал огонь. Мейтланд забрался на заднее сиденье. Прикладываясь к бургундскому, он осмотрел обуглившийся приборный щиток, руль и обгоревшие до пружин передние сиденья.

Несмотря на неудачу с поджогом машины, Мейтланд ощущал тихое удовлетворение оттого, что нашел недоеденный бутерброд. Не ахти какое важное событие, но оно запечатлелось в уме как еще один успех, которого он добился, оказавшись на необитаемом острове. Рано или поздно он заговорит с этим островом на равных.

Мейтланд спокойно проспал до рассвета.

Солнечные лучи, пробившиеся через путаницу почерневших проводов, исчеркали приборный щиток машины. За подернутыми копотью окнами на теплом ветру колыхалась трава. В эти первые минуты после пробуждения Мейтланд лежал на заднем сиденье, глядя через грязные стекла на откос автострады. Он стряхнул с лацканов смокинга засохшую грязь. Было восемь часов утра. Его удивила полная тишина окрестного пейзажа и настораживающее отсутствие назойливого гула транспорта в час пик, разбудившего его прошлым утром, — как будто какой-то разгильдяй-техник, ответственный за поддержание общей иллюзии оторванности от мира на необитаемом острове, забыл включить звук.

Мейтланд пошевелил одеревеневшими конечностями. Распухшая нога лежала как чужая — словно она принадлежала некоему невидимому напарнику. Само же тело, совсем недавно такое мощное, наоборот, за ночь как-то усохло. Плечи и ребра выпирали из-под кожи, словно стараясь отделиться от обволакивающей их мышечной массы. Мейтланд поскреб обломанным ногтем щетину на лице. Мысли вернулись к съеденному перед сном бутерброду с курицей. На зубах еще ощущался целительный жирный вкус мяса и майонеза.

Мейтланд выпрямился и заглянул на переднее сиденье. Из-под обгоревшей кожи торчали пружины. Хотя физически он ослаб, голова работала ясно и четко. Он понимал, что, предпринимая какие бы то ни было попытки выбраться с этого острова, надо экономнее расходовать силы. Он прекрасно помнил, какое враждебное чувство вызывало в нем собственное покалеченное тело и как он неразумно выматывал себя, стараясь во что бы то ни стало продолжать движение. Отныне придется делать небольшие передышки и умерить самонадеянность. Чтобы изыскать путь к спасению, понадобится несколько часов — возможно, даже целый день.

Основные проблемы, с которыми частично ему уже довелось столкнуться, — это где раздобыть питьевую воду, пищу, убежище и какое-нибудь сигнальное устройство. Кроме того, без посторонней помощи с острова ему ни за что не выбраться — откосы слишком круты, и даже если он сможет вытянуть себя наверх с помощью лебедки, к моменту подъема на балюстраду ему вряд ли удастся сохранить сознание. А выбравшись на дорогу, он может запросто попасть под грузовик.

Мейтланд толкнул дверь и взялся за костыль. Даже от этого малого усилия закружилась голова. Он откинулся на сиденье. Стебли помятой травы лезли в открытую дверь, дотягиваясь до его ноги. Стойкость этой сорной травы может послужить образцом правильного поведения и жизнестойкости.

Его стошнило на дверь, комочки серебристой слизи потекли на коврик. Держась за костыль, Мейтланд шатаясь вылез наружу и прислонился к машине, размышляя, долго ли он сможет так простоять. Замызганный смокинг, ставший чересчур просторным для его исхудавших плечей, раздувался на ветру.

Мейтланд похромал вперед, осматривая повреждения «ягуара». Участки травы вокруг выгорели, обнажив круги черной земли. Огонь вывел из строя аккумулятор и электропроводку, прожег дыру в приборном щитке.

— Чертовски тихо…— пробормотал он.

Ни машин, ни аэропортовских автобусов. Залитые солнцем открытые балконы жилых домов были пусты.

Куда же, черт возьми, все подевались? Господи… Прямо психоз какой-то. Мейтланд нервно покрутил костыль и заковылял по обгоревшей земле, пытаясь отыскать на этом пустынном ландшафте хотя бы одно живое существо. Может, ночью разразилась мировая война? Может, где-то в центре Лондона обнаружился источник смертельной заразы? Может, пока он спал в сгоревшей машине, был осуществлен бесшумный массовый исход и его оставили в покинутом городе одного?

В трехстах ярдах к западу от стрелки острова, за пересечением автострады с примыкающей дорогой, показалась одинокая фигура. К острову приближался пожилой мужчина. Он двигался по восточной полосе, толкая перед собой мотоцикл. Человека наполовину скрывал разделительный барьер, но под ярким солнцем