— Но почему же…

— Извините, но вы мне уже порядком надоели. Сейчас мы поможем ему проснуться. Сестра, нашатырь!

По дуновению воздуха, наполненного запахами лекарств, он почувствовал, что над ним кто-то склонился. Ему было легко и уютно в этом волшебном пространстве, и ему совсем не хотелось его покидать. Но едкий запах оборвал его грезы. Он закашлялся и открыл глаза.

Над ним был белый потолок, а чуть ниже, на стене висели массивные французские часы, переселившиеся сюда, в госпитальную палату, из какого-то богатого особняка.

Он перевел взгляд на лицо седого человека с крупными чертами. У него был большой мясистый нос, и топорщились жесткие, как у моржа, усы. Таким лицом можно было бы пугать детей, если бы не его глаза: добрые и весёлые. Доктор отвернулся и кому-то сказал:

— Ну, вот он! Живой и здоровый! — он произнес это с некоторой торжественностью, почти как факир после исполнения колдовского номера. И назидательно добавил: — Если уж он такой замечательный, лучше его берегите.

Кольцов повернул голову.

Перед ним, как в театре, на длинной скамейке сидели, а сзади стояли люди. Постепенно он стал различать лица. Вот Красильников с перевязанной бинтом головой. Что это с ним? Ранен? Но когда? Дальше сидели Кожемякин, Гольдман, Бушкин и Миронов.

За их спинами стояли двое мальчишек. Одного, высокого, тощего, со взъерошенными волосами, Кольцов вспомнил. Кажется, это беспризорник из команды Красильникова со странным именем Турман. Он силился вспомнить что-то важное, связанное с этим мальчишкой, но воспоминание ускользало. Кажется, он исчез, и его собирались искать. Или речь шла не о нем?

Кольцов ободряюще подмигнул. Турман понял, что Кольцов улыбнулся именно ему. И тоже улыбнулся в ответ.

— Жив? — спросил Кольцов почему-то именно беспризорника чужим хриплым голосом.

— Живем, не тужим, жуем — веселимся, — расплылся в улыбке Турман. И торопливо заговорил: — А я вас, дяденька Кольцов, давно знаю. Может, с год, а то и больше. У меня кореш был, так он…

— Воспоминания потом! — строго прервал мальчишку доктор, и Турман запнулся на полуслове.

«Но почему они здесь? И причем здесь врач, который позволяет себе всеми командовать?» — все ещё ничего не мог понять Кольцов.

— Повидали? Жив и даже здоров! Но пара дней постельного режима ему не помешает, — сказал доктор.

И у Кольцова словно спала с глаз пелена. Всё прояснилось.

— Я ранен? — спросил он у врача.

— Вы контужены. И чисто случайно не убиты, — доктор наклонился к тумбочке, уставленной различными пузырьками: — Можете считать это своим вторым днем рождения.

Открыв ящик тумбочки, он что-то оттуда извлек и вложил в руку Кольцову. Павел ощутил небольшую круглую металлическую пластину. Разжав руку, он увидел на своей ладони орден Красного Знамени с глубокой вмятиной по самому центру. Это была вмятина от пули, она вдавилась глубоко в металл, но не сумела пробить его насквозь.

Кольцов понял, это был его орден, который он всегда носил на гимнастерке.

— Если бы не орден, все было бы куда печальнее, — сказал доктор.

— Веселенькое дело, — мрачно сказал Кольцов и вспомнил вдруг прощание с Каретниковым и его памятный подарок: заговоренную пулю, которая не убила его. Он пошарил рукой по шее и с испугом спроси: — Доктор! Тут у меня на шее…

Доктор снова опустил руку вниз, в ящик тумбочки, извлек оттуда цепочку с припаянной к ней пулей, брезгливо поднял её над головой Кольцова:

— Амулет, что ли?

— Да, доктор! Он самый!

— Странный вы народ, большевики, — укоризненно сказал он. — В Бога не верите, крестов на шее не носите, а это… шаманский амулет, постыдное украшение…

— Это — не украшение. Это — память об одном очень хорошем человеке, — немного помолчав, Кольцов добавил: — О друге…

И тут же подумал: где же они сейчас, эти странные мужики-хлеборобы, которые поверили в своего сельчанина Нестора Махно, в то, что он единственный знает, как обустроить жизнь, чтобы все были счастливы. Это совсем просто! Нужно, чтобы крестьянин растил хлеб для себя и для рабочего, а рабочий бы ковал для него плуги. И производили бы взаимовыгодный обмен. И никаких тебе денег, потому что деньги портят людей. От них на свете все беды, все зло.

Каретников был человек мудрый, обстоятельный, его красивыми посулами не возьмешь, но и он безоглядно поверил в своего вожака Нестора Махно и пошел за ним в гражданскую бойню.

Посетители неохотно выходили из палаты. Кольцов задержал Кожемякина, Гольдмана и Красильникова.

— Доктор, вы уж, пожалуйста, не ругайтесь. Очень серьёзное дело. Нам надо немного посовещаться, — сказал Кольцов врачу.

Врач весьма удивился. Еще несколько минут назад больной был без сознания, но вот вместо слабого голоса у него вдруг прорезался строгий, начальственный. Удивительное племя идет на смену патриархальной России!

— Что, без вас они уже не обойдутся? — спросил врач и подумал, что он не только мог бы, но и обязан запретить это совещание по медицинским показаниям, но понял, что эти твердокаменные большевики все равно поступят по-своему, и он добродушно, но ворчливо сказал: — Шут с вами, совещайтесь. Минут пятнадцать, не больше.

И вышел.

Трое снова присели на скамейку.

— Ну, рассказывайте. К сожалению, у меня в памяти о той ночи мало что осталось, — он взглянул на Красильникова. — Ты куда-то бежал, это я помню. И Миронова помню, он, кажется, стрелял.

— Похоже, бандиты решили «арендовать» у нас Миронова. Как мы и думали, он очень им нужен. Тебя в этой катавасии и контузило.

— С этим всё ясно, — остановил Красильникова Кольцов. — Что с бандитами?

— Ушли. Но одного все же взяли. Его, кстати, Миронов подстрелил. В ногу. Бегать не будет, а ходить…Я так думаю, ходить ему тоже уже недолго осталось.

— Что за фрукт? Допросили?

— Молчит. По всему, похоже — главарь.

Гольдман загадочно добавил:

— Увидишь его — удивишься.

Красильников рассказал Кольцову все, что узнал от побывавшего в бандитском логове Гнедого. Рассказывая, он вынул из кармана и положил перед Кольцовым небольшой, но украшенный драгоценными камнями золотой крест.

— Откуда это? — спросил Кольцов.

— Пацан из их логова прихватил. Говорит, у них там много этого добра. Должно, стаскивают туда все ранее награбленное. Боюсь, не сегодня, так завтра они рванут за границу. У них и шхуна там, в бухточке, стоит наготове. — Красильников поднял на Кольцова глаза: — Может, сегодня и возьмем?

Кольцов долго молчал, затем задумчиво сказал:

— Кто знает, сколько, чего и где у них еще припрятано. Пусть свозят все. Брать будем в море, — и добавил: — Пока они не догадываются, что мы знаем об их логове, они не станут торопиться.

— Но их главарь — в тюрьме. И не сегодня, так завтра он во всем сознается. И все. Всю нашу работу присвоят себе феодосийские особисты, — горячился Красильников. — И даже спасибо нам не скажут.

— Все возможно, — спокойно сказал Кольцов. — Но пока что положением владеем мы. Из этого и будем исходить. Прежде всего, не надо суетиться. У Степана Матвеевича уже налажены отношения с начальником Особого отделения Зотовым. — Он перевел взгляд на Кожемякина: — Будете следить за