трибуной), говорил речь коренастый человек среднего роста.

– Киров! – толкнул Хасана в бок Митя.

«Совсем обыкновенный человек, – подумал Хасан, – похож на рабочего». Но вот до Хасана стал доходить смысл слов Кирова.

– …Большевики за власть народа. Для укрепления этой власти необходимо единение людей всех национальностей, населяющих ваш край. Здесь высказывали мысль, что, дескать, советскую власть казаки признать готовы, но лишь после того, как разобьют ингушей и чеченцев. – Киров покашлял в кулак и продолжал: – Если стоять на такой позиции, то ведь и горцы могут, взявшись за оружие, начать войну с казаками, но при этом заявить, что, мол, советская власть нам годится, только без казаков хотим в ней жить. Нет, товарищи, так дело не пойдет…

Хасан торжествующе посмотрел вокруг.

– …Настало время, – продолжал оратор, – когда весь наш народ получил право строить новую жизнь. Мы царя сбросили, неужто же не сможем добиться, чтобы люди всех наций собрались вместе и порешили свою судьбу в мире и согласии, будь то казак, ингуш, чеченец или осетин?… Мы начинаем понимать друг друга. Мы продолжим нашу работу дальше, и я надеюсь, что тогда с нами будут истинные представители других народностей. И мы в более спокойной обстановке…

– Чтобы мы сговаривались с этими дикарями? – раздалось из зала. – Не бывать этому!

– С ними только оружием можно говорить! – выкрикнул другой голос.

Киров тотчас отпарировал.

– Не слушайте этих горлопанов, товарищи, – спокойно произнес он. – Такое может сказать только враг советской власти!..

Из зала вспрыгнул на сцену казачий офицер. В руках у него был револьвер. Офицер не выстрелил, может, пыл поугас при взгляде на пулемет, что стоял рядом со столом, направленный в зал.

– Видите эту телеграмму? – закричал офицер, вынимая из левого кармана бумагу. – Она только что получена из станицы Слепцовской. Чеченцы ворвались туда, жгут дома, убивают казаков, их жен и детей!..

Поднялся шум. Многие повскакали с мест, стали кричать, размахивать руками…

– Успокойтесь, товарищи! – поднял руку Киров. – Такие «телеграммы» фабрикуются очень просто. Не впервые господа офицеры прибегают к подобным трюкам, подстрекая народы к вражде и кровопролитию. И «телеграммой» такой перед нами уже не раз размахивали. Все это ложь!

– Ложь, говоришь! За азиатов хлопочешь! – раздался совсем рядом, над ухом Хасана, знакомый голос.

Хасан обернулся: это кричал Илюха, в руке у него был наган. Кто-то резко рванул эту руку и опустил вниз.

Хасан был потрясен: Илюха, брат Мити, хотел стрелять в Кирова?! В голове все перемешалось…

– Ну, погоди, я с тобой еще поговорю! – Это Илюха сказал уже Мите, который не дал ему выстрелить. – И за ингуша твоего, что кабардинцем называешь, схлопочешь сполна…

– Прекратите разговоры, – зашикали вокруг, – мешаете слушать.

Илюха вышел из зала.

Митя пробрался поближе к Хасану.

– Уходить надо. Илюха, сволочь, злой, как зверь, от него добра не жди. Не верит мне, что ты кабардинец.

Они стали проталкиваться к выходу. Вокруг недовольно зашумели.

Хасан жалел, что не удалось ему дослушать Кирова, но он уже твердо верил: есть на свете правда и она победит. Уверенность, с какой держался и говорил Киров, словно бы передалась Хасану. Ему уже не терпелось поскорее попасть к своим и рассказать о том, что он услышал здесь…

Зал вдруг взорвался аплодисментами. Хасан остановился у самого выхода и на минуту снова вслушался в происходящее. Слова Кирова до него не долетали, но Хасан понял, что большинство находящихся в зале казаков поддерживают Кирова.

– Видишь, как казаки встают на сторону большевиков! Не далек тот день, когда офицерью каюк будет. Не видать Илюхе, прихвостню ихнему, офицерского чина. На тебе хочет выслужиться. На-ка, выкуси кукиш, так мы тебе и дались!

Последние слова Митя говорил уже за дверью.

Хасан выбрался вслед за другом. Они кубарем скатились с лестницы и выбежали на улицу.

Ночь была туманная и темная. Народу вокруг ни души. Тишина полная.

– Слава богу, что такая темень, – сказал Митя.

Остановились они только у реки. Некоторое время прислушивались. Похоже, и здесь было спокойно. Все словно вымерло. Осторожно ступая, двинулись вдоль берега. Недолго пришлось им искать чужую лодку. Привязанная к колышку, она плавно покачивалась на волнах. Митя обеими руками схватился за веревку, сбросил петлю с колышка, подтянул лодку поближе к берегу, сделал знак Хасану: садись, мол. Затем и сам спрыгнул в лодку и взялся за весла.

Вскоре перед ними возникло что-то вроде стены. Это был другой берег.

Митя зашептал Хасану на ухо:

– Пойдешь влево и выйдешь на дорогу…

Хасан кивнул. Он и сам знал, как отсюда выбраться: держись Терека – не заблудишься. Хасан пожал руку другу и сказал:

– Спасибо за все, Митя. Ты – мужчина. Никогда не забуду…

– Да ладно тебе. Сам бы небось и не такое сделал… В другой раз приезжай. Скоро все войдет в берега. Видал, как люди против офицерья поднялись? Недалек день, когда Илюха хвост свой прижмет. Недельки через две все переменится.

– Приеду, обязательно приеду!

Хасан выпрыгнул на берег. Митя повернул лодку и быстро скрылся из глаз в ночной тьме. Но с берега вдруг кто-то крикнул:

– Эй, кто там на лодке? Услыхали, видать, всплески весел. Хасан затаился в камнях.

Через некоторое время окрик повторился:

– Отвечай, или мы будем стрелять! – И следом трахнули выстрелы.

Однако лодка исчезла. Всадники проехали мимо Хасана. Они еще раз выстрелили в темноту и ускакали.

Хасан двинулся вдоль реки, спешил выйти на дорогу, ведущую наверх. Он твердо знал, что вправо от этой дороги лежит Гушко-Юрт, а чуть дальше путь на Сагопши.

Трудно сказать, как это случилось, но Хасан явно заблудился: желанной дороги он не нашел. Решил идти по звездам – на юг.

Долго Хасан плутал по бездорожью. Трава от туманной росы была мокрая, но он не замечал ни сырости, ни холода, ни пронизывающего ветра. Все думал только о дороге: где она? Как сквозь землю провалилась, проклятая. Вдруг показалось, что в темное небо подлили молока. Неужто светает?

Вскоре на горизонте вырисовался перевал. Хасан взял путь прямо на него. Он знал, что там кончается опасность: хребет контролируют ингуши. «Не к Магомед-Юрту ли я вышел?» – подумал Хасан, но местность кругом была малознакомая.

Совсем неожиданно Хасан вышел на дорогу, лесом направился вверх. Вдруг он услышал конский топот. Оглянулся. Удивление и радость смешались в душе: Хасан узнал Малсага. Даже подумать не успел, откуда он мог тут взяться, как Малсаг окликнул его:

– Э, Хасан, ты откуда?

– Из Моздока.

– Не может быть! – Малсаг недоверчиво оглядел земляка.

Хасан рассказал обо всем, что видел и слышал.

– Надо скорее к своим пробираться, – добавил он, – уговорить их разъехаться по домам. Нечего зря мучиться на холоде.

– Еще вчера ночью разъехались. Оставили для охраны дорог от каждого села по двадцать человек, а все остальные разъехались.