– Федор.

– Я тоже слыхал. Многие ждут, что он скажет. Говорят, большевики призывают к миру и дружбе между народами, а он, говорят, стоит во главе большевиков, всех большевиков нашей области. Значит, должен быть против войны.

– И ты будешь его слушать? – с завистью спросил Хасан.

– Если брат пропустит. Вчера он меня пропустил. Еще ведь не точно, будет Киров выступать или нет. Люди просто считают, что он не может не выступить… А знаешь что? – положив руку на плечо Хасану, добавил через минуту Митя. – Идем-ка мы вместе.

– Куда? – удивился Хасан.

– Туда. На съезд. Коли брат стоит у входа, возможно, мы оба и пройдем. Сам все услышишь. И Кирова увидишь…

– Эх, если бы это удалось! – Хасан ударил себя по коленям.

Едва перекусив, они заторопились. В дверях столкнулись со стариком.

– Куда ты его уводишь? – спросил он.

– Не сидеть же ему здесь. Заскучает.

– Не до веселья сейчас. Сами говорите, опасность большая. И его подведешь, и сам, не ровен час, беду наживешь!

– Ничего, отец, – успокоил Митя. – Мы и не из такого пекла выходили целехонькими.

Мать, не говоря ни слова, глядела вслед сыну и все крестилась, а он тем временем объяснял Хасану, как надеется попасть на съезд.

– Если нам не удастся вместе пройти, ты подождешь на улице и я вынесу тебе мандат.

– Какой мандат?

– Бумага такая. По ней проходят те, кому там быть следует, на съезде. У кого только мне его взять? У Федора, что ли, попросить? Лучше бы, конечно, у какого-нибудь осетина. Ты за осетина вполне сойдешь. У меня там есть один знакомый… А ты язык-то ихний знаешь?

– Ни слова, – покачал головой Хасан.

– Ну ладно! Спрашивать станут – скажи: кабардинец.

На этом и порешили.

Улица, на которой расположен театр «Палас», довольно широкая сравнительно с другими. Дома тут добротные, иные даже двухэтажные, но Хасан на все это особого внимания не обращал. Он всякого навидался, его теперь не удивишь никакими городами. Хасан вглядывался в людей, что толпились около двух-трех домов, словно знакомых искал.

– Видишь вон тот дом? – толкнув его локтем, Митя кивнул в сторону двухэтажного дома возле театра. – Говорят, Киров там живет. А в театре этом съезд идет, – добавил Митя. – Народ весь туда пришел. Начала ждут.

– А Киров? – спросил Хасан. – Он здесь пройдет?

– И через двор может пройти. Там тоже дверь есть. А вон и Илюха! – шепнул Митя. – Брат мой. С ним тебе надо поосторожнее. Я пока один пойду, а ты побудь здесь, подожди меня. У нас с ним наперекосяк пошло, с Илюхой-то. Он все к офицерью прибивается. А мне они вот где! – Митя провел ладонью по горлу и зашагал к парадной двери.

Там по обе стороны стояли два казака с саблями на боку, с патронташами на поясе и короткими винтовками за спиной. Тут же были два офицера. У этих винтовок не было, на поясах, туго стягивавших черкески, болтались наганы в сафьяновых кобурах. Оба они о чем-то говорили и весело похихикивали. Часовые молчали и были какие-то мрачные.

Митя не возвращался. Хасан стал злиться. «Хоть бы вышел и сказал, что ничего не получается», – подумал он. Дважды прогарцевали мимо конные казаки, проходили и пешие, а Хасан все стоял, как мишень.

Время было уже за полдень, когда наконец отворились двери и народ повалил из театра. Чуть ли не первым выскочил Митя.

Хасан, сцепив зубы, ждал, что друг начнет оправдываться и объяснять, что произошло, но Митя, даже не заикнувшись о том, почему он не вышел, спросил:

– К тебе никто не подходил, нн о чем не спрашивал?

Хасан зло сверкнул глазами и отрицательно покачал головой.

– Кпров будет выступать вечером. В шесть часов, – зашептал ему на ухо Митя. – Тогда я тебя и проведу. Плюха поможет. А он не подсобит – так я уже там отыскал осетина одного. Обещал дать свой мандат. Только бы никто не прознал, что ты ингуш. Особенпо Илюха. От него живым не уйдешь. Там на съезде большевик один выступал, с Кировым, говорят, приехал. Грузин он, Буачидзе его фамилия. Он сказал, что казаки им заявили: на мировую с вами не пойдут и большевиков, мол, на части разорвут, коли будут на этом настаивать. «А мы, – сказал Буачидзе, – стояли и будем стоять за мир между казаками и горцами».

Некоторое время друзья шли молча. Митя заговорил первым:

– Теперь люди ждут, каким будет слово Кирова.

– Чье слово? – услышали они голос позади себя. Оба оглянулись.

– А-а, это ты, Илюха?… – смешался Митя.

Хасан исподлобья глянул на Илюху, когда тот поравнялся с ними. «Похож на Митю, – подумал он. – Только нос у него не такой. Тоненький, как щипцами зажатый, и под носом темные усики пучочком. У Мити их нет».

– Это кто с тобой? – глянув на Хасапа, спросил у брата Илюха.

– Тот, о ком я тебе говорил… Кабардинец… Это он меня в Ростове от смерти спас.

– Ты вроде рассказывал, что он ингуш? – насторожился Илюха.

– Ошибся я. Он кабардинец! – ответил Митя чуточку растерянно.

– Кабардинец, значит? Так-так…

– Будь он ингуш – не пришел бы сюда, – выкручивался Митя.

– Это ты о нем просил сегодня? Чтобы в театр пропустил?…

– Нет. То я о казаке одном. Из Ищёр.

– Берегись, братуха, – сказал он наконец, погрозив Мите пальцем, и свернул в узкую улочку, что вела к его дому.

Проголодался, видно, с утра, не до расспросов ему было.

Вечером, когда Митя и Хасан вернулись к театру, фонари освещали всю улицу – было светло. У входа стоял незнакомый усатый казак. Илюхи не было.

Оставив Хасана опять одного на улице, Митя стал протискиваться сквозь толпу к двери. И снова Хасан в ожидании ходил взад и вперед. Хотя ночь и холодная, зато на душе спокойнее – как-никак вечером легче избежать любопытных взглядов прохожих.

– Ага, ты тут? – услышал Хасан за собой чей-то голос.

Обернувшись, он увидел Федора, с ним было несколько человек. Это оказались рабочие с чугунолитейного завода братьев Рязанцевых. Узнав, что на съезде будет выступать Киров, они попросили своих делегатов провести их в театр.

Хасан хотел объяснить, что ждет Митю, но Федор не дал ему открыть рта.

– Забирайся к нам в середину и не зырь по сторонам.

Хасан так и сделал и оказался внутри здания. Он с любопытством стал рассматривать росписи на стенах. Но вот откуда ни возьмись прибежал Митя.

– О, ты уже… Пошли, пошли, – заторопил он Хасана.

Хасан последовал за Митей вверх по узкой железной лестнице, а сам все оглядывался, не мог глаз оторвать от нарисованного на стене человека, наступившего на шею поваленного льва. «Неужто и в жизни бывают такие богатыри?» – подумал Хасан.

Но вот они оба прошли на балкон. Он забит людьми. В лицо пахнуло духотой. Хасан посмотрел вниз и ахнул: там тоже яблоку негде было упасть. Зал был похож на большущий длинный вагон.

У противоположной стены, прямо напротив балкона, на возвышении, за длинным столом сидели человек десять. А чуть поодаль, стоя за чем-то вроде ящика (только много позже Хасан узнал, что это называется