Цвела рябина, но сладкий ее аромат не мог заглушить привычный запах жженого железа и серы. Весна в этом году была поздняя, и природа точно наверстывала упущенное: буйно зазеленели кусты сирени и жимолости в палисадниках перед избами мастеровых, зеленели скаты гор на берегу пруда, зеленели леса на горах, окружавших Васильево-Шайтанский завод со всех четырех сторон. Стояла солнечная погода, и утром, когда заводской рассылка обегал избы, поднимая шайтанцев на работу, любо было взглянуть на поднимавшееся из-за гор ласковое солнце. Люди шли, не сутулясь от холода, а с веселыми лицами, переговариваясь вполголоса.

— Слыхал, Прокопьич, про атамана Золотого?

— Как не слыхать, слыхал. А что?

— Да то, что объявился он на нашем заводе.

— Врешь!

— Вот те истинный крест, не вру. Может, найдется теперь управа на нашего злодея.

— Добро, ежели бы так… Оно нам вдвойне лучше: в ответе не быть и без барина робить.

Максим Чеканов и Василий Карпов возвращались со смены в свой конец на Проезжую улицу.

Навстречу, помахивая тросточкой, важно шествовал Павлушка Шагин. На нем был костюм с барского плеча, шея повязана белым шелковым платком, а на голове красовалась модная круглая шляпа.

— Ишь ты, как вырядился! — с ненавистью заметил Василий.

— А тебе что за дело, варнак? Мало вас дерут…

— Обожди и до тебя доберутся.

— Руки коротки!.. За дерзкие слова пойдешь господский двор подметать.

— Скоро атаман Золотой выметет вас отсюда вместе с барином.

— Ну-ка, ну-ка, расскажи, что за атаман? — прилип Павлушка. — Пойдем-ка со мной к барину.

— Никуда я с тобой не пойду, отстань, паскуда.

— Врешь, пойдешь!

И он схватил Василия за шиворот. Тот вырвался и с маху ударил Павлушку по скуле. Модная шляпа слетела, и лакей едва устоял на ногах. Некоторое время он оторопело глядел на мастерового, потом поднял шляпу и погрозил:

— Ты мне за это ответишь. Пожалуюсь Ефиму Алексеевичу.

— Ступай, жалуйся, барский наушник.

Никогда Павлушка не слыхал от мастеровых столь дерзких слов, да еще с битьем по лицу, и со страхом подумал: «Что-то неладное готовится. Надо тотчас доложить барину».

— Зря ты с ним связался, — упрекнул Чеканов, когда Павлушка отошел, — и про атамана надо было молчать.

— Не стерпел, Матвеич. Вот до чего накипело.

— Ну, я с тобой не прощаюсь, Василий. Ночью стукни, вместе пойдем к Никешеву.

У крыльца Максима встретил его старший сын Илюшка. Хотя ему было всего пятнадцать лет, он уже третий год работал рудовозом.

— Ну, что, большак, отробился? — спросил мастер.

— Отробился, тятя.

У Илюшки было широкоскулое лицо, все в крупных веснушках и большие светлые глаза. Отец и сын вместе зашли в избу.

Обоих работников ждал ужин. Агафья, жена Максима, проворная и работящая баба, несмотря на то, что ростила пятерых детей, управлялась с домом и с огородом.

Вымыв лицо и руки, Максим сел за стол.

— Ну, бесштанная команда! Рассаживайся по лавкам!

Двое мальчишек и девочка — все в одних рубахах — подошли к столу, младшая дочь качалась в зыбке. Отец долго и задумчиво глядел на свою детвору, не прикасаясь к еде.

— Кто-то из вас вырастет? — подумал он вслух. — Что-то с вами будет?

— Парни станут у горнов, а девки сядут за прялки, — ответила Агафья, — Известное дело.

— Да, видно, так оно и будет. Ешьте.

Агафья приметила, что муж сегодня не в себе. Таким она видела его только раз, когда накануне свадьбы уводил он ее в Подволошную тайком к дальней родне. Поев немного, он положил ложку.

— Пошто мало ел?

— Не хочу.

— Что хоть случилось-то?

Максим нахмурился.

— Ничего. Не приставай без дела.

Он вышел на крыльцо. Стояла тихая, теплая, душная ночь. Небо неярко светилось звездами. Месяц, какой-то необычно белый, серебрился над горой. Избы мастеровых, слабо освещенные им, выступали из Мрака. В некоторых окнах сквозь ставни виднелась полоска света. В настороженной тишине лишь изредка раздавался стук колотушки, и Максим подумал: «Сторожа надо первым делом убрать». По приказу барина никто в ночной час не смел выходить на улицу.

Мастер вернулся в избу, когда домашние уже спали. Поглядел он на своих детей, лежавших вповалку на полу, и ему сделалось тоскливо, какое-то смутное предчувствие пало на сердце. Вместе с Нарбутовских, Протопоповым, Балдиными он готовил Шайтанку к бунту.

«Что-то с вами, чада, станется, если наше дело не удастся, да если и удастся, так и то всякое может случиться. Начнут разыскивать зачинщиков. Эх, что будет, то и будь. Так и так пропадать».

В окно легонько постучали. Максим достал из-под скамьи топор.

Жена проснулась.

— Куда ты?

— Не твое дело.

— Максим! От меня, от матери твоих детей, таишь? Недоброе ты задумал.

— Что задумал, то и сделаю.

Он вышел из избы, жена за ним. Увидав блеснувший топор, она обняла мужа и заплакала.

— Не губи нас, Максим.

На мгновенье тот заколебался, но тут послышался голос Василия:

— Скоро ты, Матвеич?

Максим оттолкнул жену и быстро зашагал к воротам. Не отошли они и десяти шагов, как их догнал Илюшка.

— Тятя, я с тобой.

— Не сметь!

— Тятя, я все знаю, — сказал Илюшка. — Дозволь!

— Сказано, не сметь!