побежал к автобусу и сел в него. Проехав несколько остановок, Карл сделал пересадку, доехал до северо- западного жилого района и зашагал к полуразрушившемуся старому зданию.

Он остановился около мрачной лестницы и задумался. Из кухни несло кислятиной. Где-то в квартире надрывался ребенок. Швейцарец опустил голову. Из-под плинтуса выполз таракан и заспешил к лестнице. Карл вцепился в перила и хотел было вернуться, но потом покачал головой и пошел наверх. На третьем этаже он свернул в темный закуток и остановился перед дверью. Постоял так некоторое время, положив руку на дверную ручку, и нажал на кнопку звонка. Из глубины квартиры донесся скрип пружин. Кто-то раздраженно выругался. Послышались неровные шаги, как будто человек шел в ортопедической обуви. Дверь неожиданно приоткрылась, гремя, натянулась дверная цепочка, и в образовавшейся щели показалась женщина в одной комбинации. Из уголка рта торчала сигарета.

– А, это ты, – мрачно произнесла она и сняла цепочку.

Карл наткнулся на ее жесткий взгляд. Эти глаза, похожие на два переполненных болью колодца, обвиняли его. Он разглядел печальный изгиб рта на опустошенном лице молодой девушки, похоронившей свою юность и красоту в дешевых гостиничных номерах, ночами тоскующей по несостоявшейся жизни.

– Скажи там, чтобы побыстрее проваливали! – донесся из глубины квартиры мужской голос.

Девушка грубо отрезала:

– Не трепыхайся, это мой папаша!

Потом повернулась к Карлу:

– Пап, он пьяный. Ты лучше туда не ходи.

Карл кивнул.

Равнодушные глаза молча следили за его руками. Карл достал из заднего кармана брюк бумажник.

– Как мама? – поинтересовалась девушка, затягиваясь сигаретным дымом и не сводя глаз с бумажника. Карл вынул деньги и отсчитывал десятидолларовые купюры.

– Она чувствует себя хорошо. – Он кивнул. – Мама чувствует себя хорошо.

Девушка судорожно закашлялась и прикрыла рот рукой.

– Проклятые сигареты, – прохрипела она.

Карл заметил у нее на руке следы от уколов. – Спасибо, пап.

Он почувствовал, как она вытягивает у него из пальцев деньги.

– О Боже, нельзя там побыстрей? – заорал мужчина из комнаты.

– Слушай, пап, давай поскорей, а? Ты же его знаешь!

– Эльвира!.. – Карл неожиданно сделал шаг вперед и схватил ее за руку. – Сейчас в Нью-Йорке открылась больница! – почти умоляя, прошептал он.

Дочь скорчилась и попыталась вырвать руку.

– Ну хватит!

– Я пошлю тебя туда! Они помогут! Тебя не посадят в тюрьму! Это...

– О Боже мой, ну хватит, па! – хрипло воскликнула девушка, высвободив, наконец, руку.

– Нет, прошу тебя! Это...

Она захлопнула перед ним дверь.

Карл горестно опустил голову – последняя его надежда рухнула.

Из квартиры раздались приглушенные голоса, послышался циничный женский смех, перешедший в кашель.

Карл повернулся и застыл на месте. Перед ним стоял лейтенант Киндерман.

– Может быть, мы поговорим, мистер Энгстром? – засопел детектив. Он стоял, засунув руки в карманы, и грустно смотрел на Карла. – Я думаю, теперь мы можем поговорить.

В кабинете директора Института лингвистики Каррас вставил в магнитофон кассету.

Он выбрал на пленке нужные места и переписал их на отдельную кассету. Сейчас Каррас собирался прослушать первую запись. Он включил магнитофон и отошел от стола. Каррас и директор молча слушали лихорадочное и невнятное бормотание Реганы. Потом Каррас повернулся к директору.

– Что это, Фрэнк? Это язык?

Директор – полный седеющий мужчина – сидел на краю письменного стола. Пленка кончилась. Лицо Фрэнка выражало крайнее удивление.

– Какая-то дикость. Где вы это взяли?

Каррас остановил магнитофон.

– Эта запись хранится уже несколько лет. У меня был пациент, страдающий раздвоением личности. А сейчас я пишу статью по этому вопросу.

– Понятно.

– Ну, и что вы думаете?

Директор снял очки и начал покусывать черепаховую оправу. – Нет, лично я такого языка никогда не слышал.

Однако... – Он нахмурился. И опять взглянул на Карраса. – Можно еще раз прокрутить?

Каррас быстро перемотал пленку и запустил ее еще раз.

– Ну, теперь ваше мнение не изменилось?

– Ритм, характерный для языков вообще, здесь присутствует.

– Да, мне тоже так показалось, – согласился Каррас.

– Но язык мне незнаком, святой отец. Он древний или современный? Или вы сами этого не знаете?

– Не знаю.

– Оставьте пленку у меня. Я попрошу ребят, и они проверят.

– Фрэнк, а вы не могли бы переписать ее? Я должен оставить оригинал у себя.

– Да-да, конечно.

– Но это еще не все. У вас есть время?

– Да. Что там у вас?

– Если я дам вам пленку с записью речи двух разных людей, не могли бы вы, сделав семантический анализ, сказать, принадлежит ли речь в первом и во втором случаях одному и тому же лицу?

– Думаю, что смогу.

– Каким образом?

– Здесь можно применить метод подсчета частоты употребления тех или иных знаков. Если у вас есть запись из тысячи или более слов, можно подсчитать количество разных частей речи.

– А можно ли положиться на такой вывод?

– Безусловно. Почти на сто процентов. Такая проверка выявляет разницу и в основном словарном запасе. Здесь имеют значение не столько сами слова, сколько стиль. Мы это называем «индексом разнообразия». Дилетанту здесь разобраться трудно, что, впрочем, нас устраивает.

– Директор чуть заметно улыбнулся. Потом кивком указал на пленки, которые Каррас держал в руках. – Если я правильно понял, здесь записана речь двух разных людей.

– Нет. И голос, и слова принадлежат одной и той же личности, Фрэнк. Я уже говорил вам, это случай раздвоения личности. И слова, и голоса кажутся совершенно разными, но все это принадлежит одному и тому же лицу. Я буду вам очень обязан. – Вы хотите, чтобы я проверил записи? С радостью. Я передам их специалисту.

– Нет, Фрэнк, я прошу вас о большем – чтобы это сделали именно вы и как можно скорее. Это очень важно.

Директор заглянул ему в глаза и поспешно кивнул.

– Хорошо-хорошо, я займусь этим.

Фрэнк сделал копию записи с пленки священника, и Каррас вернулся в свою комнату. На полу за дверью он нашел записку. В ней сообщалось, что история болезни уже доставлена.

Каррас расписался за пакет. Вернувшись в комнату, он немедленно принялся за чтение и вскоре убедился, что напрасно ездил в институт.

«...предполагается навязчивая идея вины с последующим истерико-сомнамбулическим...»

Но сомнения все-таки остались. Все зависит от того, как объяснять эти явления. А пятна на коже у Реганы? Каррас закрыл лицо руками. То, о чем рассказывала Крис, действительно упоминалось в бумагах. Но