– Правда! Тебе все равно! Ты его не хотел! Ты не хотел, чтобы он остался в живых!

Брюс и Крис остолбенели, уловив ненависть, прозвучавшую в ее голосе.

– Келли, как ты можешь говорить такие ужасные вещи!

Брюс с трудом удерживал эту хрупкую женщину, чтобы она не бросилась на Хэма с кулаками, не впилась в него зубами.

У Келли началась настоящая истерика.

– Ты убил его! Убил моего сына, мою радость, мою любовь, мою жизнь!

Хэм рывком поднялся на коленях. Глаза его бешено сверкнули.

– Сука!

Он с силой ударил ее по лицу своей огромной ладонью. Он чувствовал, что мог бы сейчас снести ей голову, и надеялся, что ему это удалось. Однако больше он не мог позволить себе тратить время. Мальчик – вот в ком заключался сейчас для него весь мир.

Пощечина ее ошеломила. След от ладони, наверное, надолго останется на распухшей щеке. Похоже, этот взрыв был необходим им обоим. Келли взяла себя в руки, снова стала сама собой.

– Все в порядке, Брюс. Отпусти меня. Хэм, я прошу прощения за свои слова. Мы можем тебе чем-нибудь помочь?

– Позвоните доктору Хейли. По-моему, у него есть аппарат искусственной вентиляции легких.

Келли повернулась к Крис.

– Крис, ты сможешь это сделать быстрее, чем Сэм.

Работник покраснел и отвернулся. Крис приподняла юбку и помчалась по пляжу.

Хэм чувствовал, что силы его на исходе. Пот ручьями лил по лицу и телу, падая дождем на белую неподвижную спину Ната. Никакой реакции на неимоверные усилия. Никаких признаков жизни.

– Брюс, придется тебе сменить меня на время, иначе я свалюсь. – Голос его звучал едва слышно от изнеможения.

– Дай, я.

Келли уперлась руками в грудь Хэма, мягко оттолкнула его.

– Келли, ты не понимаешь, что делаешь. – Однако он совсем обессилел, чтобы протестовать по- настоящему. Опустился на траву и лишь молча наблюдал за ней.

– Он моя любовь. И если ему суждено умереть, пусть умрет у меня на руках.

Она перевернула мальчика на спину, взяла на руки, прижала к себе.

Брюс сделал движение, собираясь вмешаться, но отступил. Ее окружала аура, подобно мистической стене, которая не давала приблизиться.

Дева Мария, прижимающая к себе мертвого сына… Безмятежное спокойствие, скрывающееся под маской безутешного горя…

Не обращая внимания ни на Хэма, ни на Брюса, она зашептала мальчику:

– Я вдохну в тебя жизнь, Натаниэль. Своим дыханием, своей любовью вдохну в тебя жизнь.

Она нежно прижала рот к его губам, вдохнула теплый воздух в его легкие. Грудь мальчика приподнялась, затем опустилась – в тот момент, когда Келли набирала воздуха в свои легкие. Снова приподнялась. И еще раз, и еще, и еще…

Хэм и Брюс, онемев от благоговейного ужаса, наблюдали за ними. У Хэма зашевелились на голове волосы. Он заметил, как дрогнули бледные веки мальчика, как судорога прошла по его телу, как зашевелились синие губы.

– Мама…

Нет, это, наверное, плод его воображения. Хэм с усилием приподнялся, на коленях подполз к мальчику, наклонился над ним. Нет, не померещилось. Темные глаза медленно открылись. Его глаза… Он видел в них себя, как в зеркале.

– Хэм…

Эти звуки показались Хэму более прекрасными, чем вся поэзия Шекспира.

– Нат! О Боже! Благодарю тебя, Господи!

Он обнял мальчика, обнял его мать. Щека его касалась щеки Келли. Слезы их смешались. Сын лежал в теплом коконе их соединившихся тел.

– Мама… Хэм… Почему вы плачете? – Приглушенный голос мальчика нарушил очарование минуты.

Хэм разжал руки, отодвинулся с осторожностью взрывника в каменоломне, только что заложившего взрывчатку в скалу. Достаточно малейшей искры, чтобы вызвать непредсказуемые бедствия.

– Мы плачем от счастья, моя радость, – пробормотала Келли.

Она целовала сына в глаза, губы, нос, гладила его мокрые волосы, прижимала его, холодного и дрожащего, к своему разгоряченному, как в лихорадке, телу. И все время приговаривала что-то успокаивающее, ласковое, бессмысленное для всех остальных, но обращенное к его сердцу, к душе. Мальчик зарылся лицом ей в грудь. Его напряженное трепещущее тело затихло и расслабилось.

– Я устал, – вздохнул он. – Хочу в кровать, к своему медвежонку.