советовался со мной, но в качестве тарана предпочитал использовать Яна Лейденского: актерские способности Яна весьма пригодились. Да и его внешняя привлекательность совсем не мешала делу: очень молодой, он выглядел уже зрелым мужчиной, блондин атлетического сложения с коварной улыбкой, разбившей множество женских сердец. Матис обычно посылал его прощупать почву в другие страны, входящие в империю, а Утзагер продолжал свою бурную деятельность в предместьях Амстердама.
К концу тридцать третьего Матис разбил нас на пары, совсем как апостолов, возложив на нас бремя — объявлять миру, от своего имени, что близится День Последнего Суда и что Господь истребит всех безбожников и спасутся лишь немногие избранные. Мы должны были стать его знаменосцами, посланцами единственного подлинного пророка. У него нашлись суровые, хоть и не без благодарности, слова и для старика Гофмана, сидящего в тюрьме в Страсбурге. Тот предсказывал Судный день в тридцать третьем — год уже подходил к концу, но ничего не происходило. Власть Гофмана была свергнута
Он не говорил об оружии. Не помню, чтобы он вообще упоминал о нем. Он не пророчил ничего и об участии апостолов в битве Господней, и я не знаю, принял ли он тогда окончательное решение по этому поводу. Насколько мне известно, никто из нас не был вооружен. Никто, кроме меня. Я заточил старую шпагу, которую нашел в конюшне Букбиндеров, превратив ее в дагу, оружие более легкое и привычное, которое я мог прятать под плащом, что придавало мне уверенность во время странствий.
По желанию того же Матиса я составил пару с Яном Лейденским: мой флегматизм и его способность воздействовать на публику оказались превосходным сочетанием. Я ничуть не возражал, Бокельсон был человеком, с которым мне не приходилось скучать: непредсказуемым и, в разумных пределах, сумасшедшим. Я был уверен, мы были способны на великие дела.
Вот тогда я впервые услышал о Мюнстере, городе, где голос анабаптистов звучал особенно громко. Ян Лейденский был там несколько недель назад и вернулся оттуда с совершенно незабываемыми впечатлениями. Местный проповедник, Бернард Ротманн, водил близкую дружбу с баптистскими миссионерами из последователей Гофмана и добился у горожан выдающихся успехов, выступая и против папистов, и против лютеран. Мюнстер стал конечным пунктом того маршрута, по которому мы решили следовать.
— Вы с Бокельсоном стали первопроходцами?
— Нет, по правде говоря, не мы. За неделю до нас там побывали Бартоломей Букбиндер и Вильгельм Куйпер. Они ушли оттуда, успев повторно окрестить больше тысячи человек. Воодушевление горожан выросло безмерно, и весьма впечатляющие доказательства этому мы получили сразу же после прибытия.
Око Караффы (1532–1534 годы)
Мой милостивый господин.
Известие о заключении крайне желательного союза между Франциском и Шмалькальденской лигой[33] наполняет меня надеждой. Князья-протестанты и французский король-католик объединили свои силы, чтобы ограничить власть императора. Нет сомнений, скоро возобновится война, в особенности если слухи, дошедшие до меня по конфиденциальному каналу, относительно секретных переговоров между Франциском и Сулейманом Турецким, подтвердятся в ближайшие месяцы. Но Ваша Милость, бесспорно, больше понимает в этом, нежели его скромный слуга, который пытается разобраться в ситуации из того захолустья, где лишь благодаря Вашему великодушию он выполняет свою скромную миссию.
И все же, как справедливо заметил мой господин, время жесточайше требует от нас неусыпной бдительности, дабы нас не свергли, поэтому позволю себе заметить, что пламя, тлевшее под пепелищем, готовится возгореться с новой силой. Я имею в виду анабаптистскую чуму, продолжающую находить великое множество жертв в Нижних Землях и в близлежащих городах. Из Голландии прибывают купцы, сообщающие, что множество общин анабаптистов уже существует в Эмдене, Гронингене, Леевардене и даже в Амстердаме. Движение день ото дня расширяет свои границы, распространяясь, как чернильная клякса, по карте Европы. И именно теперь, преданнейший христианин, король Франции утверждается в намерении заключить благословенный — что еще больше запутывает ситуацию — альянс с силами, враждебными Карлу и его неограниченной власти.
Как прекрасно известно Вашей Милости, имперская провинция Нижние Земли является не княжеством, а федерацией городов, связанных друг с другом интенсивной торговлей. Они считают себя свободными и независимыми, настолько, что вполне способны на отважное и упорное сопротивление императору Карлу. Там на севере Карл V представляет католичество, и за неприятием местным населением Римской церкви нетрудно увидеть древнюю ненависть, которую они питают ко всему, связанному с императором.
В настоящий момент этот последний занят организацией сопротивления туркам и противодействием дипломатическим маневрам короля Франции. Таким образом, он не может уделять Нижним Землям особого внимания.
Стоит добавить, состояние церкви в этих краях самое плачевное: в монастырях и епископствах безраздельно господствуют Симония и Прибыль, вызывая недовольство и гнев населения, что ведет к его отходу от церкви или поиску другой в обещаниях бродячих проповедников.
Таким образом, еретики, используя всеобщее недовольство, умудряются находить все новые и новые каналы распространения своих учений.
По мнению скромного слуги Вашей Милости, опасность, представляемая анабаптистами, более серьезна, чем может показаться на первый взгляд: если они сумеют заручиться поддержкой в деревнях и торговых городах Голландии, ересь станет невозможно сдерживать, и она начнет распространяться на голландских судах неизвестно куда, пока наконец не нарушит стабильность, установленную в Северной Европе Лютером и его сподвижниками.
И так как Ваша Милость льстит своему слуге, спрашивая его скромное мнение, возможно, мне будет дозволено сказать со всей прямотой: перед лицом наступления анабаптизма более желательно распространение лютеранской веры. Лютеране — люди, с которыми можно заключать полезные для Святого Престола союзы, как показал альянс между королем Франции и немецкими князьями. Анабаптисты, напротив, — неукротимые еретики, противники любого компромисса, презирающие любой порядок, таинства и власть.
Но больше я ничего не осмеливаюсь добавить — я оставляю право делать выводы своему мудрому господину, сгорая от желания по-прежнему приносить пользу Вашей Милости своими скромными глазами и той толикой ума, которой Господь пожелал наделить меня.
Искренне надеясь на доброту Вашей Милости.
Мой благороднейший господин, пишу Вашей Милости после длительного молчания в надежде, что у Вас и впредь будут причины демонстрировать по отношению к своему верному слуге то внимание и заботу, которые Вы оказывали ему прежде.
Факты, о которых я хочу сообщить Вашей Милости, по моему мнению, являются полезными, а возможно, даже необходимыми, чтобы разобраться в запутанном контексте событий в северных землях, которые, как я уже упоминал, все больше осложняются день ото дня.
