– Няня лучше других, – согласилась Мари. – Но она такая эгоистка, просто ужас! Впрочем, негры все этим отличаются.

– Да, эгоизм – серьезный недостаток, – сдержанно проговорил Сен-Клер.

– Ну разве это не эгоистично с ее стороны так крепко спать по ночам? – воскликнула Мари. – Она прекрасно знает, что когда у меня бывают приступы мигрени, за мной нужен уход, нужно подходить ко мне каждый час, а попробуйте разбудите ее! Это стоит таких трудов, что, например, сегодня утром я чувствую себя совершенно разбитой.

– Мама, а разве она не дежурила около тебя несколько ночей подряд? – спросила Ева.

– Откуда ты это знаешь? – встрепенулась Мари. – Она жаловалась тебе?

– Нет, няня не жаловалась, она просто рассказывала, как ты себя плохо чувствовала последнее время.

– Почему вы не посадите вместо нее Джейн или Розу хотя бы на одну-две ночи? – сказал Сен-Клер. – Няне надо отдохнуть.

– И вы можете предлагать это? – возмутилась Мари. – Благодарю вас за внимание, Сен-Клер! Мои нервы так натянуты, что я просто не перенесу, если меня будут касаться чьи-то другие руки. Когда бы няня действительно заботилась обо мне, она бы спала более чутко. Ах, как я завидую людям, у которых есть преданные слуги! – И Мари тяжко вздохнула.

Мисс Офелия слушала внимательно и строго; судя по ее крепко сжатым губам, она не хотела вступать в этот разговор, не уяснив себе предварительно собственной позиции.

– Няня, в сущности, не так уж плоха, – говорила Мари. – Характер у нее ровный, она почтительна, но этот эгоизм! Она только и знает, что терзаться о своем муже. Когда я вышла за Сен-Клера и переехала сюда, мне, конечно, пришлось взять няню с собой, но ее мужа мой отец не мог отпустить. Он кузнец и, естественно, человек нужный в хозяйстве. Я еще тогда говорила, что им нечего надеяться на совместную жизнь. Надо бы, конечно, выдать няню за кого-нибудь другого, а я не настояла на этом и глупо сделала. Воздух отцовской усадьбы мне вреден, и я не смогу туда ездить. Няня прекрасно это знала и все-таки, несмотря на все мои уговоры, не захотела найти себе другого мужа. Она страшно упрямая, только никто этого не замечает, кроме меня.

– У нее есть дети? – спросила мисс Офелия.

– Да, двое.

– Она, вероятно, тоскует по ним?

– Не стану же я держать их здесь! Они такие чумазые и отнимают у нее массу времени. Но няня до сих пор не может с этим примириться и отказывается выходить замуж. Дайте ей волю, и она завтра же уедет к мужу и не посмотрит, что ее хозяйка совсем слабая и больная. Они все такие эгоисты, все без исключения!

– Прискорбный факт, – сухо сказал Сен-Клер.

Мисс Офелия бросила на него быстрый взгляд и подметила, что он вспыхнул и язвительно скривил губы, стараясь подавить раздражение.

– Няня всегда была моей любимицей, – снова заговорила Мари. – Заглянули бы ваши северные служанки в ее платяной шкаф! Сколько у нее всяких нарядов – и шелк и муслин! Даже батистовое платье есть. Я иногда по целым дням отделываю ей какой-нибудь чепец, перед тем как взять ее в гости. Она понятия не имеет, что такое плохое обращение. Секли ее не больше одного-двух раз за всю жизнь. Кофе и чай она пьет каждый день, и даже с сахаром. Это, конечно, сущее безобразие, но Сен-Клер хочет, чтобы слуги у нас были наравне с господами, и они живут в свое удовольствие. Мы их развратили, и отчасти это наша вина, что они такие эгоисты и ведут себя, как избалованные дети. Я уж устала говорить об этом Сен- Клеру.

– А я устал слушать, – сказал Сен-Клер, берясь за утреннюю газету.

Ева, красавица Ева, сидела, устремив на мать не по-детски серьезный взгляд своих синих глаз. Потом она тихонько подошла к ней сзади и обняла ее за шею.

– Что ты, Ева? – спросила Мари.

– Мама, позволь мне поухаживать за тобой… Ну, хоть одну ночь. Я не буду тебя раздражать и не засну. Я часто не сплю по ночам, лежу и думаю…

– Что за вздор, Ева! – воскликнула Мари. – Какой ты странный ребенок!

– Ну позволь, мамочка! – И Ева робко добавила: – Знаешь, няня, должно быть, нездорова, она все время жалуется на головную боль.

– Вот еще выдумки! Твоя няня не лучше других! Негры все такие: чуть что – голова заболит или палец уколют, – и они уже разохались. Им нельзя потакать, ни в коем случае нельзя! На этот счет я держусь твердых правил. – Она обратилась к мисс Офелии: – Вы сами убедитесь, насколько это необходимо. Позвольте негру хоть раз пожаловаться на какое-нибудь пустяковое недомогание, и все кончено – с ним не оберетесь хлопот. Я, например, никогда не жалуюсь на плохое самочувствие. Никто не знает, какие страдания мне приходится испытывать. Но я считаю своим долгом сносить их молча и сношу без единого слова жалобы.

Мисс Офелия так широко открыла глаза, выслушав это неожиданное заявление, что Сен-Клер не выдержал и расхохотался.

– Стоит мне только намекнуть на свое плохое здоровье, и Сен-Клер не находит ничего лучшего, как смеяться надо мной! – тоном мученицы проговорила Мари. – Придет день, когда он пожалеет об этом. – И она прижала платок к глазам.

Наступило молчание, довольно неловкое. Наконец Сен-Клер поднялся, взглянул на часы и сказал, что ему нужно уйти по делам. Ева выскользнула из комнаты следом за ним. Мисс Офелия и Мари остались наедине.

– Сен-Клер всегда такой, – сказала последняя, резким движением отнимая платок от лица, как только преступник, на которого этот платок должен был воздействовать, скрылся из виду. – Он не отдает себе