таком-то направлении, мисс Офелия идет по ней, и ни огонь, ни вода не могут заставить ее свернуть в сторону. Повинуясь долгу, она способна броситься в колодец, стать грудью перед жерлом пушки. Ее идеалы настолько возвышенны, настолько всеобъемлющи и так мало делается в них уступок человеческим слабостям, что она, несмотря на все свои поистине героические усилия, не может к ним приблизиться и чувствует себя существом недостойным.

Но как же тогда мисс Офелия ладила с беззаботным, рассеянным, непрактичным Сен-Клером – человеком, который со свойственным ему дерзостным вольнодумством попирал все ее самые заветные убеждения и привычки?

Сказать по правде, мисс Офелия любила его. Когда он был мальчиком, на ней лежала обязанность обучать его молитвам, чинить его одежду, причесывать его и вообще следить за ним. А так как в сердце у нее все же был теплый уголок, Огюстен, по своему обыкновению, завладел им, и поэтому теперь ему не стоило большого труда уговорить свою двоюродную сестрицу, что «стезя ее долга» лежит в направлении Нового Орлеана и что она должна взять на себя заботы о Еве и спасти от разрухи дом, хозяйка которого вечно болеет. Мысль о доме, брошенном на произвол судьбы, поразила мисс Офелию в самое сердце. Кроме того, к маленькой Еве нельзя было не привязаться, а к ее отцу она всегда питала слабость и, в глубине души считая Огюстена «басурманом», все же находила его шутки очень забавными и, на удивление всем, мирилась с его недостатками. Прочие сведения о мисс Офелии читатель получит из дальнейшего знакомства с ней.

Сейчас она сидит в своей каюте, окруженная множеством больших и маленьких саквояжей, корзинок, сундуков, и с озабоченным видом закрывает их, запирает на ключ и перевязывает ремнями.

– Ева, ты помнишь, сколько у нас мест? Наверно, нет! Дети никогда ничего не помнят. Вот считай: ковровый саквояж – раз, маленькая синяя картонка с твоей шляпой – два, резиновая сумка – три, моя рабочая корзиночка – четыре, моя картонка – пять, моя коробка с воротничками – шесть и вот этот чемоданчик – семь. Куда ты дела зонтик? Дай я заверну его в бумагу и упакую вместе со своим. Ну, вот так!

– Тетушка, зачем? Ведь мы же скоро будем дома!

– Все должно быть в порядке, дитя мое. Вещи надо беречь, иначе у тебя ничего не сохранится. А наперсток ты спрятала?

– Право, не помню, тетушка.

– Хорошо, я сама проверю, что у тебя делается в рабочей корзинке. Наперсток – вот он, воск, две катушки, ножницы, ножичек, игольник… так, все в порядке. Поставь ее сюда. Просто не представляю себе, как это вы путешествовали вдвоем с папой! Ты, наверное, все теряла.

– Да, кое-что терялось, но потом папа все мне покупал.

– Боже мой! Да разве так делают!

– А почему, тетушка? Это очень удобно, – сказала Ева.

– Бестолковщина! – отрезала мисс Офелия.

– Тетушка, смотрите! Как же теперь быть? Этот сундук так набит, он, пожалуй, не закроется.

– Должен закрыться! – властно заявила тетушка и, умяв сверху вещи, захлопнула крышку и вспрыгнула на нее.

Но и это не помогло – небольшая щель оставалась.

– Ева, становись и ты, – скомандовала мисс Офелия. – Если нужно закрыть, значит, он закроется и будет заперт на ключ.

И сундук, по-видимому, устрашенный такой решительностью, сдался. Накладка защелкнулась, мисс Офелия повернула ключ в замке и с торжествующим видом положила его в карман.

– Ну вот, теперь все готово. Багаж пора выносить. Где же папа? Ева, пойди поищи его.

– Папа ест апельсин в мужской каюте, я его отсюда вижу.

– Он, может быть, не знает, что мы уже подъезжаем? – заволновалась тетушка. – Сбегай скажи ему.

– Папа не любит торопиться, – ответила Ева. – Да ведь пристань еще далеко. Тетушка, вы лучше подойдите к борту. Смотрите! Вон наш дом!

Пароход, тяжко вздыхая, словно умаявшееся чудовище, пробирался к причалу среди множества других судов. Ева с восторгом показывала тетушке купола, шпили и прочие приметы, по которым она узнавала улицы родного города.

– Да, да, милочка, очень красиво, – сказала мисс Офелия. – Но боже мой, пароход остановился! Где же твой отец?

В каютах и на палубах поднялась обычная в таких случаях суматоха. Носильщики сновали взад и вперед, мужчины тащили сундуки, саквояжи, картонки, женщины сзывали детей – и все толпой валили к сходням.

Мисс Офелия уселась на только что покоренный сундук и, расставив в боевом порядке все свои вещи, видимо, решила защищать их до конца.

– Прикажете вынести сундук, миссис?.. Разрешите взять ваши вещи, миссис?.. Донесем, сударыня?.. – слышалось со всех сторон.

Но мисс Офелия не внимала этим предложениям. Она сидела прямая, точно спица, не выпуская из рук связанных зонтиков, и отпугивала своим мрачно-решительным видом даже носильщиков. Ева то и дело слышала:

– О чем думает твой отец? За борт он, что ли, свалился? Иначе я никак не могу объяснить его отсутствие.

Когда мисс Офелия уже начала приходить в отчаяние, Сен-Клер вошел в каюту своей обычной неторопливой походкой, протянул Еве дольку апельсина и спросил: