ГЛАВА 89
ХАОС
Возносясь на многие сотни футов из расщелины, что простиралась от горизонта до горизонта, здание своими масштабами многократно превосходило любое строение, которое пилигримы сочли бы за жилище, место обитания: стеклянистая куча форм и углов, облепленная коростой из обломков других сооружений, с вкраплениями окаменелых останков людей и животных. Чудовищный ансамбль сиял мертвенно-бледным, гнилым светом, который выкидывал фокусы даже сквозь лицевые щитки, изгибаясь и извиваясь — спутники вдруг оказались то невообразимо далеко, то неожиданно прибавляли в росте, нависая угрожающими колоссами… Возникало желание очутиться в полном одиночестве, потерять все способности к восприятию — убежать, скрыться, забиться в нору, пересидеть, переждать…
Похоже, обольстительная зеленая эманация пробивала даже максимальный режим защиты скафандров.
Разбившись на две группы, пилигримы следовали вдоль края пропасти — подальше от особенно широкой и топкой колеи, — и не могли отвести глаз от уродливой, угловатой мешанины, словно хотели найти смысл в ее сумасшедшем облике.
— Это
— Может, это просто статуи или барельефы, — неуверенно предположил Махт. — Слишком уж они крупные для людей.
— Так кто же они, наконец? — резко спросил Шевель, словно злясь на упорно молчавшую броню.
В шлемофонах раздался голос Патуна:
— Это Дом Зеленого Сна. Если вы настаиваете на дальнейших подробностях, то сообщаю, что перед вами — оболочки жертв, собранных в давно погибших галактиках, застигнутых волнами сворачивающегося пространства и времени, которых перенесли сюда в облаке презрения и ненависти, чтобы выставить напоказ безо всякого смысла или назначения.
Махт проворчал:
— Ну кто тебя тянул за язык? Доволен теперь?
— Кхм, — виновато кашлянул Шевель. — По крайней мере, сейчас я знаю…
Нико, оказавшийся впереди в компании Херцы и Фринны, бросил взгляд через плечо:
— Хватит задавать дурацкие вопросы.
— Блаженно неведение, — согласилась Фринна.
Путепроходцы отыскали сухое углубление, в котором все и спрятались, — как от колеи, так и от больного света здания. Здесь можно немного передохнуть. После установки портативного генератора они сняли гермошлемы и сгрудились поближе. Тиадба извлекла книгу из набедренного кармана.
— Читай, — в который раз попросила Херца. Сестры были наименее критически настроенными членами группы и самыми увлеченными, когда заходила речь об отрывочных, бессвязных кусочках повествования, которые Тиадбе удавалось расшифровать.
— Да, почитай нам, — кивнул Махт. — Давайте хоть немного отвлечемся от всего этого.
— Я бы предпочел истории помягче, — сказал Кхрен. Он испытывал отвращение к трудным для понимания пассажам и незнакомым словам.
— Я же не специально выискиваю такие тексты, — возразила Тиадба.
— Давай не тяни, читай хоть
Тиадба раскрыла книгу.
Мы нашли себе корабль, «Неистовый», среди реликтов великих космофлотов, размещенных в двенадцати городах. Уверяли, что это был самый быстроходный из всех транспортов, быстрее подпространственных порталов среднего Триллениума, однако в обветшавшем состоянии. Этим звездолетом не пользовались добрую сотню тысяч лет.
В эпоху Отступления эти корабли доставляли беженцев на Землю и ее планеты-побратимы, а также на паутинные плоскости, спиральные ленты и оболочки, размещенные вокруг заново растормошенного солнца. Они перевозили тех, кому удалось выбраться из-под наваливающейся пустыни Хаоса — жалкие остатки нашей некогда вселенской славы.
Юность я провел среди кланов Ремонтников, обслуживавших такие корабли, а позднее и среди тех, кто занимался космопорталами. Я научился обращаться с любым кораблем, пусть и устаревшим — хотя это знание оказалось бесполезным хламом, когда Хаос изменил тонкую анатомию космоса — те пути, по которым летали путешественники.
Свою команду я подбирал из юных и мятежных Ремонтников и Формовщиц, безжалостными испытаниями отсеивая тысячи и тысячи добровольцев.
В итоге я остановился на двадцати пяти, которым предстояло стать философами- авантюристами.
Вся прошлая наука должна была претерпеть адаптацию — или оказаться отвергнутой, — чтобы стороной обойти извращения Тифона. Почти все гипердетические, коммуникационные и транспортные маршруты были заблокированы. Суперлюминозия, трансфатумная реконструкция, колодцы темной материи — эти и прочие технологические достижения, разработанные на протяжении сотен триллионов лет, больше не действовали в космосе. Оставалось лишь уповать на апробированный временем движитель непосредственного пространственного перемещения — бозонный флексуратор, если верить молве, шенянского происхождения.
Мы переоборудовали «Неистового». Сам по себе этот метод налагает чрезвычайное бремя на каждого члена команды, ибо в пункт назначения прибываешь вовсе не тем, чем был раньше, — и не важно, из какой материи ты создан. Фатумы завиваются стружками, линии жизни перепутываются — на какое-то время команда становится кораблем, а затем и самим процессом движения — так что потом трудно вернуть себе прежнюю ипостась.
Нам предстояло тесно сплотиться новыми, непредсказуемыми способами. Мы пошли на это сознательно. Так будет лучше — с этим согласились даже самые заядлые, самые настойчивые спорщики в экипаже, — чем превращаться в ноотиков.
Настал день, когда мы покинули гавани Земли.
Не сыскать тех, кто не слыхал о нашем странствии сквозь миры Спектралей — существ, которые первыми научились подпитывать, пестовать и скрещивать галактики.
Поработив остатки расы Спектралей, Тифон «изучил» их — если здесь годится это слово, — а затем переплавил в стеклоподобные сгустки и залил вязкой, неподатливой бозонной глазурью, что расплылась на миллионы световых лет и медленно растворялась по краям вдоль вогнутой мембраны Хаоса — жуткая кончина бывших властителей космоса, которым Триллениум обязан своим существованием.
Куда менее знакомыми и объяснимыми, даже для нас, непосредственных свидетелей, были энигмахроны, в которых пятимерные фатумы лежали распластанными, напоминая ковер из тонких косточек, раздавленных гниющей плотью пространственно-временного континуума. Даже «Неистовый», при всей своей мощи, был захвачен вихрящимся штормом мертвого будущего; корабль то и дело проваливался в омуты отчаянья и бесконечного повторения, из-за которых у нас на глазах за краткие часы истаяла жизнь четверых наших товарищей — они превратились в немощных стариков, и за ними пришла благословенная смерть, — но их имена оказались позабыты, и мы не смогли оживить их, несмотря на отчаянные попытки воспользоваться знаниями, собранными в памяти корабля, — фатумы путешественников стерлись напрочь,
