— Он много купался на Белой, потом воспалился, — доказывала она.

Но тётя никак не хотела её понять.

— Мне некогда с тобой болтать, — сказала она. — Мальчики, уберите её из очереди… Кто следующий?

Мальчикам, конечно, ничего не стоило вытолкнуть Фатыму из очереди.

Фатыме захотелось тут же сесть на пол и горько заплакать: разве не обидно, когда с тобой поступают несправедливо! Но она сдержалась и решила обязательно найти хоть одного справедливого человека.

Фатыма пошла по коридорам, останавливаясь около каждой двери. На третьем этаже, услышав мужские голоса, она осторожно постучала в высокую белую дверь с синими ручками из стекла. Разговор прекратился, и кто-то крикнул:

— Кто там? Войдите!

На диване сидели двое мужчин: один с бородой, другой — в военной гимнастёрке, но без погон. Тот, который был с бородой, сказал:

— Входи, девочка. Зачем пожаловала?

Фатыма сделала два шага вперёд, глубоко втянула воздух и решительно заявила:

— Выходит так, что в вашей школе нельзя делать добро?

Бородатый усмехнулся и более внимательно посмотрел на девочку:

— Расскажи всё по порядку, чтобы я понял. Не стесняйся, присаживайся на стул. Ну, что случилось с тобой в нашей школе?

Фатыма удобно уселась и только после этого подробно рассказала про соседку, про больного мальчика, про злую тётю, которая отказалась её выслушать, и про то, как её вытолкнули из очереди. Бородач молчал, а второй, в военной гимнастёрке без погон, всё время повторял одно слово: «Хорошо».

Фатыма говорила: «Меня попросили купить ему учебники»; дядя хвалил: «Хорошо». Фатыма говорила: «Он много купался, и получилась простуда»; дядя опять вставлял: «Хорошо». Ей даже стало смешно.

К концу рассказа бородач нахмурился.

— Нехорошо с тобой поступили, девочка, — сказал он. — Я напишу записку, и тебе отпустят учебники. Без всякой канители!..

— Учебники получила без канители! — сказала потом Фатыма соседке, вручая ей книги и возвращая сдачу.

Это она сказала не потому, что хотела соврать, а потому, что ей понравилось новое слово «канитель».

Соседка подарила Фатыме бумажный рубль на мороженое, но у неё хватило силы воли не взять: мама не разрешала у чужих людей брать деньги. А надо правду сказать, мороженого ей очень хотелось.

…Я рассказал эти два случая, чтобы объяснить, почему Фатыма не струсила перед Ахмадеем.

С тех пор как Ахмадей «показал» мне Урал, я старался при нём не особенно подчёркивать, что являюсь сыном дворника, то есть вроде как бы ответственным лицом. И что же, если не лезть на рожон, с ним можно было столковаться. Остальные наши мальчишки были сущая мелюзга, и поневоле большую часть времени мы проводили с Ахмадеем вдвоём.

Что касается Володи и Искандера, то они с самого начала откололись от нашей компании. Володя всё свободное время занимался в школе юных боксёров, а Искандер пропадал на детской технической станции. Он увлекался рисованием и ещё учился в музыкальной школе.

До встреч с Ахмадеем мне как-то не приходилось играть в «сражение». Зато теперь война стала нашим основным занятием.

Полем сражения служила нам ровная площадка за сараем. Там, за холмами из песка, притаились танки и пушки. Крепостными стенами служили доски. По обе стороны «ничьей» земли лежали цепи солдат. Вылепленные из глины, они потом три дня сушились на солнце. Это была очень закалённая армия!

В снарядах тоже не было недостатка. Их заменяла галька, собранная на берегу Белой. За ней снаряжались специальные экспедиции.

Основательно подготовившись, мы занимали командные пункты.

— Товарищ генерал, ты готов? — спрашивал меня Ахмадей.

— Готов, товарищ генерал! — отвечал я.

— Генерал, я наступаю, — объявлял Ахмадей и открывал методичный огонь. Потом настильный. Потом кинжальный.

Обстрел, как правило, продолжался долго. Во всяком случае, дольше, чем бывало уговорено.

— Генерал Ахмадей, теперь моя очередь, — напоминал я.

— Генерал Мансур, молчи. У меня ещё не вышли снаряды, — отвечал он.

— Генерал Ахмадей, мне так неинтересно, — настаивал я. — Мне тоже хочется вести огонь…

Но Ахмадей не слушал меня:

— Попал в твой танк, выводи его из строя! Эй, кому говорят! Генерал Мансур, оглох ты, что ли?

— Генерал Ахмадей, заканчивай артподготовку, — упорствовал я. — Прицел пять. Шрапнелью, огонь!

Тут же Ахмадей начинал нервничать:

— Генерал Мансур, прекрати огонь! В ухо заеду!

Правду сказать, Ахмадей не любил признавать поражения. Если его «войска» терпели поражение, он немедля пускал в ход кулаки против «командующего» вражеской армии, то есть против меня. Зная эту привычку Ахмадея, я не особенно настаивал на своих победах.

И вот однажды в самый разгар игры к нам подошёл новый мальчик. Чистенький такой, беленький. Будто его только что вымыли в ванне и пустили погулять. И ещё было непонятно, откуда он взялся на нашем дворе.

Он стоял рядом, засунув свои чистенькие руки в карманы брюк, и молчал. Хотя бы слово сказал или в игру попросился! Уж не говорю, чтобы поздороваться или кивнуть головой. Стоит, надув губы, и молчит. Сразу видно было, что он пренебрегает нами и превосходство своё показывает.

Ахмадей сделал вид, что не замечает его. Я — тоже.

— Ориентир пять! — кричал Ахмадей. — Шрапнелью по пехоте! Настильный огонь! Урра! Цель номер семь! Повтори залп!.. Генерал Мансур, твоя армия отступает!

И в эту минуту, в самый разгар сражения, новый мальчик повёл носом.

— Что это за игра? — презрительно проговорил он. — И команды неправильные!..

Ахмадей мигом вскочил на ноги. Я думаю, что он только и ждал этого повода.

— А в ухо хочешь? — осведомился он. — Ну-ка, поворачивай оглобли, пока цел!

Новый мальчик даже не вытащил рук из карманов. Он не без интереса рассматривал Ахмадея, будто тот был какое-нибудь незнакомое животное.

— Следует знать, какие команды были в гражданской войне и в этой, Отечественной, — небрежно заметил он. — Или, например, как командовали во время Бородинского сражения. Вы этого не знаете. Или, может быть, перезабыли? А ваши команды неправильные!

Конечно, Ахмадей не мог простить такое оскорбление. Он ещё ближе подступил к новичку. Но тот, к моему удивлению, даже не изменил позы. Противники, не произнося ни слова, сошлись так близко, что могли слышать биение сердца друг у друга! Глаза Ахмадея горели недобрым огнём. Кончик носа сделался белой кнопкой, какие бывают у нас в Уфе на дверях аптек. Новый мальчик наконец перестал улыбаться, но из карманов рук всё-таки не вытащил.

— Ты, наверно, не знаешь, кто я такой?! — прохрипел Ахмадей, наступая на носки противника.

— К сожалению, не могу этого знать, потому что не имею чести быть с вами знакомым, — с усмешкой ответил новый мальчик, точь-в-точь как пишут в старых книгах.

До Ахмадея дошла насмешка.