Мне стало его жалко.

— Нельзя подводить товарища, — вмешался Яша. — Когда ищут клад, и не то ещё бывает!..

Я по очереди заглянул всем в глаза; все были расстроены и не знали, что посоветовать. Зная, что у Фатымы отзывчивое сердце, я снова обратился к ней.

— Ты не выдавай Ахмадея! — попросил я. — Какой интерес подводить товарища? Ну, скажешь маме, что ты сама… Или ребята, незнакомые, на улице… Чего тебе стоит?

Фатыма завертела головой:

— Я не могу обманывать.

К счастью, вмешался её брат.

— Сестру я знаю. Она никого не выдаст, ручаюсь головой. Только, чур, всем молчать! — сказал он.

— Один за всех, все за одного! — громко сказал Яша.

— Правильно! — обрадовался я.

Поиски сокровищ пришлось отложить до следующего раза: было очень поздно, а ведь надо было ещё незаметно пробраться домой. Кроме того, все расстроились из-за раны Фатымы.

Через два дня после этого происшествия я стоял на стуле около комода и рассматривал себя в зеркало. Тут как раз вернулась мама.

— Ты ли это? — ахнула она. — Вот удивил! Никогда не думала, что ты можешь смотреться в зеркало!

Я пожал плечами, а она всё не переставала восторгаться:

— Наконец-то вид у тебя настоящий!.. Оделся по-человечески!..

Никогда я не замечал за моей мамой такой восторженности. Ну и что из того, что я надел новые ботинки! И волосы причесал… Не понимаю, чему тут умиляться!

Стараясь быть вежливым, я сказал:

— Неужели мне нельзя одеться или перед зеркалом расчесать волосы? Сегодня седьмое августа. Скоро в школу, а я ни разу не примерял ботинки и новую рубашку…

Хотя, если говорить правду, школа тут была ни при чём. Я собирался навестить Фатыму и поэтому оделся по-праздничному.

У мамы, наверно, тоже заговорила совесть: поняла, что зря привязалась ко мне. Она поцеловала меня в нос и вытолкнула в коридор.

На дворе я ощутил какое-то изменение. Всё было на месте: и деревья, и палисадник, и турник, и гаражи, и в то же время всё выглядело по-новому. Подумав, я решил, что пришла пора прощания с летом. Под опавшими листьями воровато шуршал ветер. Он щекотал листья, опрокидывал, собирал их и разносил снова. Я взглянул на наши липы. Сбросив листья, они будто похудели. Скоро, скоро пойдут дожди, и стёкла окон будут напоминать косые линии в тетради для письма… Сердце сжалось: прошло лето!

Не успел я спуститься с крыльца, как услышал гулкий смех дяди Яфая:

— Куда собрался, непоседа?

Он по-прежнему называл меня непоседой.

— Здравствуй, дядя Яфай! — обрадовался я и протянул ему руку. — Вот кстати вы мне повстречались!

— Рад тебе помочь, — улыбнулся он, пожимая мне руку своей большой и твёрдой лапой.

Я сразу приступил к делу:

— Вам на войне приходилось лёживать в госпиталях?

— Даже не раз… А зачем тебе понадобился госпиталь?

— Собрался навестить Фатыму, она у нас раненая… Да вы уже слышали. И вот не знаю, как её занять… С чего начинать…

Дядя Яфай, по обыкновению, прищурил глаза:

— Решил, значит, навестить? Отлично, непоседа! И думаю, что она очень обрадуется. Больной человек никогда не забывает подобного внимания. Посиди подле неё, расскажи новости, что творится в «Большом оркестре». А ещё в госпитале нам книги читали.

Распрощавшись с нашим комендантом, я ещё помедлил идти к Фатыме. В нарядной одежде мне хотелось повстречать побольше людей. «Может, — думал я, — подвернётся Маня или Люциина мама, которая приняла меня за босяка».

Но мне не везло: двор был пуст. Я уже было взялся за ручку двери, чтобы войти в Фатымину квартиру, как услышал знакомый свист. В ту же минуту показался и Ахмадей.

— Эй, Мансур, дуй сюда!

Я нарочно пошёл медленно, чтобы продлить удовольствие: Ахмадей ни разу не видел меня таким чистеньким. Пусть знает: если захочу, стану чистеньким не хуже Яши. Только мне не нравится быть воспитанным, охоты особой нет…

Мой друг выказывал все признаки нетерпения.

— В зубы — раз! В морду — два! — хмуро бормотал он, косясь на меня.

— За что? — крикнул я, замедляя шаги.

— За дело! С кладом надул? Надул!

— Так ведь это не я, а Яшка, — напомнил я.

— А кто говорит, что это ты? — пробурчал Ахмадей. — Третий час поджидаю его, да всё не появляется. Держись, Ахмадей!

Яшку, конечно, следовало проучить: вот уже два дня он не заикался про клад, а если мы заговаривали, начинал смеяться.

Однако я не особенно одобрял и планы Ахмадея. Ну, подерутся, поссорятся, и сразу станет скучно. Да и вообще, как однажды сказал дядя Яфай, драка — это не метод.

— Проучить следовало, да иначе, — заметил я Ахмадею, на всякий случай держась от него на расстоянии.

— Не одобряешь, значит?

— Не одобряю.

— Защищаешь?

— Нет, не защищаю, — сказал я. — Следует так проучить, чтобы весь век помнил.

Ахмадей, как всегда, когда ему возражали, сердито буркнул:

— Что предлагаешь?

— Пока планов никаких нет, но…

— А нет планов, так молчи!.. В морду — раз, по башке — два!..

Мой друг заложил руки за спину и начал ходить взад и вперёд.

Так делал старый генерал в отставке, который жил в нашем дворе на первом этаже. Мы иногда наблюдали за ним в окно и вообще дружили: он был добрый и не раз разговаривал с нами. Ахмадей тоже мечтал стать военным и вот теперь, как видно, репетировал.

— Может, Яшку судить следует, а? — предложил я наобум.

— Судить, говоришь? — сразу остановился Ахмадей.

— Конечно, — заторопился я. — За обман товарищей и враньё…

Ахмадей задумался.

— Наверно, подходящей статьи нет.

— Придумаем, ежели нет. А судить его следует.

— Впрочем, насчёт статьи выясним. Сбегай к Люции. Не может быть, чтобы в их библиотеке не было судейских книг!

— Статью найду, — заверил я Ахмадея. — И сам буду прокурором!

Гляжу, ему не понравилось моё заявление.