некоторые выбрали иной путь — форсировать Мухавец вплавь. Плыть в обмундировании и с оружием тяжело, поэтому из обломков и стульев, из остатков дверей, рам и других деревянных частей делали плотики.

В 12 часов ночи тронулись. Фомин на прорыв не ходил. Я бежал с группой, которая прорывалась по мосту. Внезапно кругом стало светло как днем. Немцы обнаружили нашу переправу, поднялась ожесточенная стрельба. Я упал. Вокруг меня лежали трупы.

Где-то справа, за пекарней, слышались крики вперемежку с автоматной стрельбой и гранатными взрывами, доносились отдельные винтовочные выстрелы. Вскоре появились бойцы, бегущие обратно. Прорыв не удался. По одному, по два возвращались красноармейцы в казарму. Стало ясно, что наших поблизости нет. Многие из прорыва не вернулись».

Сержант С.М. Кувалин: «Многие бойцы взяли пустые чемоданы, доски, связали плотики, чтобы поддерживать на воде оружие, и в назначенное время по сигналу, под прикрытием огня, с криками «Ура!» выбежали на прорыв. Но только переступили порог, как нас встретил ураганный огонь. В воздухе повисли сотни ракет, стало светло как днем. На мосту сразу образовались горы трупов, так как большинство воинов пошли по мосту».

Командир старшина И.И. Дурасов, прикрывал прорыв огнем своего «максима»: «Выставили пулеметы в окна казарм и у бойниц, надеясь поддержать атаку из всех видов имевшегося оружия, а бойцы, не теряя времени, бросились вплавь через Мухавец на досках, щитах, в общем, кто на чем мог. Картину этого боя очень тяжело описывать. Небольшой отрезок реки немцы осветили специальными подвесными ракетами, открыли сильнейший пулеметный огонь по плывущим бойцам. Большая часть из них так и не добралась до берега, погибнув в водах Мухавца. Об этом уже потом рассказали те, кому удалось вернуться назад.

А вернувшихся было с десяток, не больше».

(В 1943 г. полковник Гельмут фон Паннвиц был назначен командиром 1-й казачьей дивизии, в 1945-м — командиром 15-го казачьего корпуса СС и походным атаманом казачьего войска. Направленные командованием вермахта на фронт борьбы с партизанами Тито, казаки особо прославились грабежами и поджогами деревень, казнями мирного населения и «массовыми изнасилованиями югославских женщин». В 1947 г. «батьку» Паннвица как военного преступника повесили по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР. Казалось бы, собаке — собачья смерть. Ан нет. Неисповедимы мозги российских демократов. В 1994 г. в Москве на территории храма Всех Святых установили памятник «Вождям Белого движения и казачьим атаманам». В ряду высеченных на плите фамилий была увековечена и фамилия группенфюрера СС фон Паннвица, павшего, мама дорогая, «за Веру и Отечество»!

В рядах разведывательного отряда 45-й пехотной дивизии воевала еще одна знаменитость — лейтенант Курт Вальдхайм — будущий генеральный секретарь ООН и президент Австрии).

25 июня бои продолжались в районах отдельных очагов сопротивления. В 4 часа утра батальон Фрайтага при поддержке 50-мм противотанковых орудий, посылавших с дистанции 100–120 метров осколочно-фугасные снаряды прямо в окна, повел атаку на казарму 33-го инженерного полка, которая в немецком отчете отчего-то именуется «Домом офицеров». Немецкие штурмовые группы врывались в отсеки, их тут же штыками и гранатами выбивали обратно. Разведчики фон Паннвица вышли на вал пекарни и обстреливали окна казармы с севера.

A.M. Филь: «Теперь у нас крепостью стала каждая комната. Все маленькие группы охраняли подступы к себе. Два человека находились у окна, один у дверей и один в запасе. Противник окружил нас во много раз превосходящими силами, нас, имеющих по одному патрону на человека да острый штык. Самым драгоценным для нас были патроны… Передышек уже не было».

Наконец саперы 81-го батальона, пробравшись на крышу здания через Трехарочный мост, начали спускать к окнам заряды взрывчатки и поджигать фитили: «От взрыва были слышны крики и стоны русских, однако они продолжали стрелять». Более того, несколько защитников тоже выскочили на крышу и подстрелили командира саперного батальона обер-лейтенанта Масуха; в бою погиб и командир противотанковой роты гауптман Вацек.

135-й стрелковый полк атаковал Восточный форт, но, несмотря на то что в распоряжение полковника Йона были переданы 2-й батальон 130-го, 3-й батальон 133-го полка и огнеметчики, результат был нулевым, а потери, по немецким меркам, значительными. Майор Гаврилов события 25 июня вообще расценил как бои местного значения.

В крепости все перемешалось. «Из-за ограниченности района действий применение артиллерии стало невозможным. Крепкие стены сводили на нет попытки штурмовать их силами пехоты, а танков и самоходных орудий не было», — сетовал и ходатайствовал о выделении ему танков и «больших огнеметов». Тем не менее, основываясь на предыдущих донесениях, штаб 2-й танковой группы доложил: «Цитадель Брест пала». Одновременно у 45-й дивизии забрали тяжелую артиллерию и вывели ее из состава 12-го корпуса: соседи ушли далеко вперед, а дважды «взявшую» крепость дивизию оставили «устранять недоделки», передав в подчинение штаба 53-го армейского корпуса.

Итоги дня для генерала были малоутешительны. К тому же его топтание на месте вызывало недоумение в Берлине. Начальник штаба ОКХ отметил в своем дневнике: «Подтверждается, что 45-я пехотная дивизия, по-видимому, зря понесла в районе Брест-Литовска большие потери». Генералу артиллерии Бранду поручили выяснить эффективность огня установок «Карл» и расследовать действия 45 -й пехотной дивизии в районе Бреста.

Но и защитники понимали, что выбор у них остался только между смертью и пленом.

B.C. Солозобов: «Нас оставалось теперь совсем мало. Настроение у всех было подавленное. Днем стало известно, что сегодня, когда стемнеет, командиры штаба и легкораненые пойдут на прорыв. Я был рад, только бы ближе к цели: или прорваться из окружения, или погибнуть. Вражеский обстрел с каждым часом усиливался. Мины пробивали потолок обоих этажей.

Наступил вечер. Мы, человек 20, расположились по обе стороны окна. И вот капитан Зубачев сказал, что идет докладывать комиссару. Через несколько минут они вошли. Мы ждали команды. Все были напряжены до предела. Наше внимание сосредоточилось на окне и воде. Сколько мы так стояли — 10, 20 минут, а может, и больше — не знаю.

«Отставить атаку, товарищи, всем занять оборону», — сказал совсем тихо комиссар. Все были подавлены, чувствовалась какая-то растерянность».

Стрельба в крепости не прекращалась всю ночь.

26 июня немецкие штурмовые группы продолжили прочесывание кольцевой казармы, а саперы — подрывы зданий на Центральном острове. При этом зачищенные, казалось, подвалы и отсеки снова оживали, «коварный и злобный противник» продолжал сопротивляться.

В журнале боевых действий 45-й дивизии в этот день появилась запись: «Оставшиеся части русских упорно сопротивляются. Случается, что из домов, чья большая часть взорвана, тотчас возобновлялся огонь. Зачистка так трудна потому, что отдельные русские скрываются среди лохмотьев, ведер, даже в кроватях и на потолках, и снова начинают стрелять после обыска дома или кидаются на солдат с остро отточенными ножами. Причиной для необычно настойчивой и выносливой защиты является внушенный комиссарами страх об их расстреле в немецком плену. Некоторые из пленных вообще не встают, а хотят быть застреленными на месте».

Ближе к полудню был ликвидирован штаб сводной группы.

«Немцы настолько сжали кольцо, — вспоминает Н.С. Гутыря, — что мы внутри крепости остались только в одном здании саперного батальона в подвале, на первом этаже и периодами на втором этаже. Выше и на крыше, а также вокруг нас — везде были немцы. Наших бойцов насчитывалось 150–180 человек. Немцы наше здание никак не могли взять из-за героической защиты. Тогда они начали его подрывать, закладывая снаружи взрывчатые вещества. И так рано утром взорвали часть здания с восточной стороны, и мы оказались с одной стороны открыты, как на ладони. Бойцы, которые могли передвигаться, прятались в боковые комнаты и оттуда вели огонь. Во время обвала было привалено кирпичом не менее 50 человек. Комиссар тов. Фомин получил контузию и ранение обеих ног… Немцы от нас находились очень близко (за стенами), и в 11–12 часов дня последовал второй взрыв с противоположной стороны, и в этот момент гитлеровцы с криком, ведя сильный автоматный огонь, налетели со всех сторон на оставшихся в живых, раненых, контуженных и изнуренных бойцов и офицеров и забрали всех в плен — всего 100–120 человек.