время от своей бесстрастной маски и позволив изумлению, безнадежности, негодованию, сомнению, иногда даже насмешке отражаться на своем лице; единственно со­чувствие не промелькнуло ни разу. Напротив того, до­ждавшись конца затянувшегося пересказа, он обратил­ся к обоим с отеческой суровостью:

— Вы, люди с вашим положением, образованные, высоко профессиональные, принадлежащие к сливкам общества Гили, вели себя как неразумные дети, затеяв­шие — как это называлось в старину — игру «Сыщик, лови вора».

— Мы всего лишь пытались подобрать нестандарт­ное решение к нестандартной задаче, — пробормотал Шима.

— Нет, не так, — жестко произнес Индъдни. — Вы пытались отразить сильного противника из слабой по­зиции. Если верить вашему анализу ситуации, мадам, то я...

— Так вы поверили? — перебила его вопросом Гретхен.

— Меня сильно искушает возможность поверить по причине, которую вы непроизвольно мне подсказа-

ли. Я, быть может, оглашу ее далее. Согласно вашему анализу, это чудовищное порождение — Голем — не знает логики поведения человека. Им руководят только страсти. Он будто дикарь. Так как можно применить к нему рациональный подход? Возможно ли очеловечи­вать циклон? А ведь эта эманация зла сокрушает Гиль, подобно циклону. Вы упомянули, что видели это в сво­ем Подмире?

— Да, кажется.

— Опишите виденное. Нет, не сразу. Опишите сна­чала подспудный материк — как вы увидели его.

— Сначала мы не видели ничего, — пояснил Ши­ма. — Наши чувства только регистрировали эхо.

— Тогда опишите эхо.

— Но это чушь какая-то, это ничего не стоит.

— Вы так полагаете? Но у меня есть причина спра­шивать. Вы недооцениваете мои мыслительные воз­ можности, а зря. Прошу вас ответить.

Индъдни внимательно вслушался в описание фан­тастических чувственных образов, мелькавших перед Гретхен и Блэзом во время действия прометия. Когда рассказ закончился, Индъдни удовлетворенно кивнул.

— Теперь мне понятны все безумства ваших две­надцатичасовых блужданий. Разве вам не очевидны па­раллели, связывающие реальный мир — Надмир, как говорит доктор Шима, — и ваши Фазма- странствия?

Шиму, казалось раздосадовала проницательность субадара, уловившего нечто, ускользнувшее от него са­мого.

— Вот вы нас и просветите, — буркнул он.

На лице Индъдни промелькнуло понимание — он заметил раздражение Шимы.

— Не буду останавливаться на всех подробностях, — мягко начал субадар. — Я уверен, что вы сами все потом свяжете для себя, получив от меня небольшую подсказ­ку... указатели в нужных местах. Не представали вы разве, доктор, перед госпожой Нунн в образе ацтекско­го божества? Тогда вспомните ваши поиски девствен­ницы в ИНКА.

Или вот еще: когда вы пытались увидеть госпожу Нунн, то вам представилась нагая женщина с обозна­ченными внутренними органами. Разве это не увязыва-

ется с эпизодом в городском морге? Мадам же, стараясь разглядеть вас, видела татуированного японского саму­рая. Вспомните салон татуировщика в нашем мире.

Потом вы представили себя, доктор, в виде монстра со слоновьей головой. Нет ли тут связи с вашим набегом на родильный дом РП, где bJJ заявляли, что вас оплодот­ворил слон?

Вы же, мадам, видели себя как елочное украшение — в то время, как в своем телесном облике вы покрывали красно-зеленым рождественским орнаментом старто­вую площадку на Стэйтен-Дйленде, заявляя, что чужо­му разуму с далеких звезд будет доступно откровение от Луки, II: «На земле мир, в человецех благоволение». Ну как, достаточно или продолжать?

Шима присвистнул.

— Бог мой! Да он праЫ Все связывается! Когда я увидел тебя в образе прекрасной голой негритянки... как раз тогда я, должно быть, и перекрашивал женщин в черный цвет.

— Нуда. А когда мне представилось, что мы с тобой танцуем, тогда я, наверное, как раз пыталась совратить плакат.

— Но почему мы сами не догадались?

— У вас не было времени подумать, — объяснил Индъдни. — Не огорчайтесь. После вашей финальной выходки уже здесь, в Управлении, вас сразу же подвер­гли допросу под наркотиками.

— И что мы вам поведали?

— Ничего, доктор, Вы ничего не помните из этих двенадцати часов. Вы полностью выпали из пространст­ва и времени — похоже, что действовала исключитель­но ваша телесная сущность-¦¦ вы были как зверьки, рас­шалившиеся без меры, шкодливые, но не... Да, мадам?

— Я хочу принести свои извинения, субадар. Я и вправду вас недооценивала — не ваш ум, но вашу инту­ицию. Я пренебрегла вами после того, как вы, казалось, легкомысленно отмахнулись от моего анализа Голема- 100. Теперь я поняла. Я упустила из рассмотрения фак­тор телесности, а вы его учли — чисто инстинктивно. Мои же инстинкты не сработали. Мне очень жаль. Я прошу прощения.

— Вы так любезны и великодушны, мадам, хотя, признаюсь, что сейчас уже я не понимаю.

— Я тоже, — проворчал Шима.

— Я поняла это изнутри. Дело в том, что наши тела могут общаться с нашим рассудком, но не наоборот. Как улица с односторонним движением.

— О чем это ты, Гретхен?

— О своей ошибке, которую почувствовал субадар. Я была настолько одержима идеей исследования Фаз- ма-мира, что забыла о реальности вещественного мира людей. Я предала психодинамику... Давайте оставим весь этот психотехный жаргон и поговорим, как на кух­не, ладно?

— С удовольствием, госпожа.

— У нас есть разум и есть тело — они существуют раздельно?

— Нет, они едины.

— Кто главнее?

— Оба.

— Жизнеспособно ли тело без разума?

— Да, как растение.

— А бестелесный рассудок?

— Нет, если только не верить в духов.

— Поэтому разум нуждается в приюте, и сома — физическая оболочка — служит домом рассудку. Те­ло — меблирашки, а разум — там жилец. Согласны?

— Согласен.

— Что бы ни порождал разум: искусство, музыка, науки, логика, идеи, любовь, ненависть — все равно, в производство этого был вовлечен весь дом.

— Допустим.

— Да уж, пожалуйста. Голем — это псевдожизнь. Стало быть, должен быть дом, породивший его.

— Ты же говорила, что его породили дамы-пчелки.

— Вот именно. Их улей и есть тот дом — родной очаг и пристанище Голема. — Гретхен обернулась к Ин­дъдни. — Я внятно рассуждаю, субадар?

Индъдни с улыбкой ответил:

— Вы опускаете душу, мадам.

— Нет, я опускаю только упоминание о ней. Ду­ша — это живительная сила для сомы. Ее метаболиче­ ская музыка.

— Черта с два! — вмешался Шима. — Я не подпи­сываюсь под идеей души, но если таковая существует, то сродство у нее к разуму... к психике. Это наша мыс­лящая составляющая.

— Для меня, Блэз, это не так. Мне она представля­ется резонансным всплеском сомы, тем цветком, кото­рый породили миллионы лет эволюции, неосознанное окультуривающее воздействие для любого