всеми братьями и сестрами Дикена, а Дикен им покажет свой сад. Вечером они в той же пролетке вернутся домой.
— А теперь мне пора, — поднялась с травы миссис Соуэрби. — Я еще хочу повидать миссис Мэдлок.
Впрочем, Колина уже тоже надо было возвращать в кресле домой. Но прежде чем усесться в него, мальчик встал рядом с матушкой Дикена и, теребя от смущения полу ее голубой накидки, сказал:
— Как мне хотелось бы, чтобы вы и моей мамой были!
Миссис Соуэрби склонилась к нему и обняла так крепко и ласково, будто он приходится Дикену родным братом.
— Милый мой мальчик, — усиленно пряча глаза, прошептала она. — Твой папа скоро вернется к тебе.
Глава XXVII
В САДУ
С тех пор как стоит мир, каждый век приносит какие-то удивительные открытия. Прошлое столетие, например, было богато открытиями куда больше, чем все предыдущие. А нынешнее, двадцатое от Рождества Христова, наверняка их подарит такое множество, что люди будут вынуждены удивляться на каждом шагу. Ибо когда открывают новое, большинство просто не может поверить, что это возможно. Но идут годы, и новое властно утверждается в жизни. И наконец наступает момент, когда всем остается лишь недоумевать, как же их предки много лет обходились, не зная об этом открытии?
Одним из открытий минувшего века было то, что человечество наконец осознало: наши мысли таят не меньше энергии, чем заряд электричества. Добрые мысли подобны свету, а злые могут убить или безвозвратно испортить жизнь, если люди их вовремя не изгонят.
Мы с вами лишь смутно помним издерганную некрасивую девочку, которая, живя в Индии, злилась чуть ли не на весь свет. Полно! Неужели такой была Мэри Леннокс? Была! Ибо злые помыслы, подобно опасной болезни, разъедали не только ее душу, но даже тело. Потом сама жизнь заставила Мэри перемениться, и в этом было спасение. Она избавилась от дурных мыслей, и душа ее постепенно оттаяла.
Колин Крейвен изменился еще сильнее, чем Мэри. Пока, скрываясь у себя в детской, он думал лишь о близкой кончине, впереди его не ждало ничего. Не попадись на его пути Мэри, вероятно, он так и терзал бы до смерти слуг и доктора ужасающими своими скандалами и, уж конечно, нипочем бы не выздоровел. Но Мэри открыла Колину весну, и солнечный свет, и пение птиц. А попав в Таинственный сад, он поверил, что будет жить. И вот, стоило ему избавиться от мыслей о смерти, как сила стала прибывать с каждым днем. «Научный эксперимент», который Колин позже поставил, и даже то, как он сумел вдруг подняться на ноги с инвалидного кресла, — куда меньшие чудеса в сравнении с тем, что ему удалось изменить образ мыслей. Ибо именно это было залогом всех остальных чудодейственных превращений юного мистера Крейвена.
Только там расцветут пышно розы,
мой мальчик,
Где ты выполол все сорняки!
Пока оживал Таинственный сад, а Мэри и Колин на глазах хорошели и крепли, далеко от Йоркшира путешествовал человек, которого вот уже десять лет держали в плену беспросветно мрачные мысли. Он бродил по прекрасным норвежским фиордам, по горам и долинам Швейцарии, но нигде не мог забыть, что глубоко несчастен и жизнь его кончена. Даже возле озер с голубою водой и на горных склонах, утопающих под коврами душистых цветов, тоска не отпускала его. Ужасное несчастье отняло у этого человека покой и надежду на будущее. Жизнь свою он считал безвозвратно загубленной. Забросив дом и обязанности, он больше не хотел ни о чем знать и скитался по свету. Но и в путешествиях порою впадал в такую отчаянную тоску, что случайные спутники старались скорее избавиться от его общества. Одним он казался помешанным, другие считали, что он совершил какое-то преступление и оно теперь тяжким бременем лежит на его душе.
Высокий, с изможденным лицом и согбенной спиной, он словно пытался обойти стороной жизнь. Останавливаясь в гостиницах, он аккуратно записывал в книгах: «Арчибальд Крейвен, Мисселтуэйт Мэнор, Йоркшир, Англия». Пробыв в каком-нибудь дивном краю день, два, неделю, он со столь же опустошенным сердцем следовал дальше, чтобы в новой стране по-прежнему не найти покоя. Так длилось уже десять лет. И нынешний год не принес никаких перемен. Даже глядя утром на пики гор, когда на них светит восходящее солнце, мистер Крейвен не ощущал ни красоты, ни величия мира, который словно рождался у него на глазах.
Однажды, бредя по прекрасной долине в Тироле, мистер Крейвен сел отдохнуть на берегу ручейка, который весело журчал среди густой зелени. Течение было быстрым. Вода перекатывала по дну камешки, и казалось, кто-то тихо и нежно смеется. К ручейку то и дело слетались птицы, чтобы попить, и на мистера Крейвена вдруг снизошел почти забытый покой. Будто бы тяжесть страданий, давившая его много лет подряд, внезапно свалилась. Он с облегчением вдыхал полной грудью чудесный воздух, любовался подсвеченной солнцем водой, и ему казалось, что он вот-вот погрузится в сон. Но он не заснул, а начал разглядывать цветы и деревья вокруг. На краю берега, у самой воды, росло множество голубых незабудок, и мистер Крейвен, сам удивляясь, поймал себя внезапно на том, что цветы эти доставляют ему почти такое же наслаждение, как в те годы, когда он еще был счастлив. «Да тут же прекрасно!» — подумал он, и это была первая светлая мысль, которая посетила его с тех пор, как не стало его дорогой жены. Едва родившись, мысль эта стала расти, вытесняя из его головы все остальное. Так свежий ключ, забив в застойном пруду, вытесняет гнилую воду. Разумеется, мистер Крейвен пока не осознавал этого. Он просто по-прежнему любовался чудесным видом и чувствовал себя все лучше и лучше.
— Что это? Что это? Что случилось со мной? — удивленно повторял он.
Мистер Крейвен так и не понял, что с ним случилось. Лишь позже он узнает с удивлением, что сел передохнуть на берег ручья именно в тот момент, когда далеко в Йоркшире Колин на весь Таинственный сад закричал: «Я буду жить долго-долго!»
Необычайное спокойствие, которое снизошло на мистера Крейвена, длилось до конца дня. И сон его в эту ночь был спокоен и крепок. Правда, мистер Крейвен еще не знал, как удержать такое состояние духа. К концу следующего дня тяжесть страданий вновь его одолела, и он, покинув долину, пустился в дальнейшие странствия. Но с тех пор тяжелые думы уже меньше владели им. Минуты же просветления наступали все чаще и чаще. Он будто бы оживал вместе с Таинственным садом.
Когда лето сменилось осенью, мистер Крейвен поспешил в Италию на озеро Комо. В этот год погода стояла прекрасная, и отец Колина любовался дни напролет прозрачной голубизной озера или уходил на прогулки в Альпы. Приходя домой только к вечеру, он ужинал и почти тотчас же засыпал. Он и сам удивлялся, что стал теперь хорошо спать. Ведь целых десять лет ему было страшно, что, едва он сомкнет глаза, вновь приснятся и сад, и сломанная ветка дерева, с которой упала на землю Лилиэс. И вот он избавился от своих страшных снов. Пробуждаясь утром, он чувствовал небывалую бодрость и думал, что, наверное, это все потому, что его организм за последнее время окреп.
В общем-то мистер Крейвен был прав: он действительно становился крепче. А главное, окреп его дух. Все чаще вспоминал он о Мисселтуэйте, думая, не пора ли вернуться? Временами он даже смутно вспоминал Колина. Мистер Крейвен пытался представить себе, какие чувства его охватят, когда он вновь увидится с сыном. Но тут воображение отказывало ему. Он не хотел думать о мальчике.
Однажды мистер Крейвен настолько увлекся прогулкой, что подходил к дому уже при свете полной луны, когда, казалось, весь мир отлит из серебра с прочернью. В лесу на озере Комо и по берегам стояла столь пленительная тишина, что мистер Крейвен не захотел идти сразу в дом. Войдя в беседку у самой воды, он удобно устроился на скамье. Ночной воздух и гладь озера, подсвеченная луной, настолько пленили его, что он все сидел и сидел.
Может быть, он в результате уснул, а может быть, это случилось на самом деле… Мистер Крейвен и сам потом точно не мог сказать. Он только всегда повторял, что если его и охватила дремота, то он этого совсем не почувствовал. Напротив, ему отчетливо слышался плеск воды, он полной грудью вдыхал запах роз, которые всегда дивно пахнут, как только жару сменяет ночная прохлада. Вдруг мистеру Крейвену послышался женский голос. Он доносился издалека, однако звучал столь ясно, словно говорившая сидела в той же беседке.
— Арчи! Арчи! Арчи! — позвала трижды она.
