узнала, сколько это чудо стоит, чуть из дому меня не прогнала. Требовала, — очередной глоток, — чтобы я коробку продал! Не добилась! Ура!

— Ура-а! — подхватили Евгений и Мишка.

Возникло предложение спеть что-нибудь из «битлов». Штефырца слов не знал, поэтому подтягивал только мелодию. Пели (во весь голос) Чех и Миронов. Посмотреть со стороны — совершенно психоделическая картина: в лучах красного, огромного, закатного африканского солнца по бушу в американском автомобиле несутся советский офицер и чехословацкий журналист и на всю округу орут «Желтую подводную лодку»! Да их сами бы «битлы» расцеловали в обе щеки, доведись им такое увидеть!

Расстались у ворот миссии совершенными друзьями. Карел, как и Мишка, сунул Евгению в карман записочку со своим адресом. Хоть, действительно, поезжай в Чехословакию!

Остальные члены команды вылезали из «жигулей» Сытина. Миронов заметил вопросительные взгляды, направленные на Штефырцу. Мишка огорченно вздохнул и покачал головой. Евгений понял, что имелось в виду. Вот же, собаки страшные! Так им интересна личная жизнь командира!

Замполит, по всей видимости, не слышал песнопений в следовавшей за ним машине, поездкой остался доволен, претензий к группе Миронова не имел. Это Евгений понял по тону, которым с ним разговаривал Гавкалка. Рыкающие нотки в голосе старшего военного советника округа не появились. Выслушал короткий доклад и велел отдыхать до завтрашнего дня.

На ужин никто, естественно, не пошел. Тем более что не один чешский журналист оказался таким ушлым. Толик Монастырев тоже постарался на провиантском фронте и приволок с собой не только цыплят, но даже половинку жареного поросенка, не говоря уже о нескольких бутылках, содержавших отнюдь не лимонад. На укоризненный взгляд командира Портос пожал плечами и пробасил:

— А если они сами предлагали!

Следующую неделю группа Миронова, что называется, «била баклуши». То есть не делала абсолютно ничего полезного. Ну, да, они являлись утром на построение и политинформацию, а затем… А затем отправлялись обратно в свой флигелек и принимались скучать, причем с каждым днем все отчаяннее. Положение группы в лубанговской военной миссии было совершенно двусмысленным. С одной стороны, без дела сидят здоровые молодые парни, специалисты в военном деле и многом другом, чего-то ждут и постоянно готовы к активным действиям. Но с другой стороны, эти активные действия никак не начинаются и неизвестно, начнутся ли вообще? Да ведь никто и не знает, что это за активные действия? К обычной работе в самой миссии — ну, там, ремонтом техники заниматься, Гавкалка по каким-то своим соображениям группу не привлекал, как не пробовал направить кого-нибудь из мироновцев потрудиться переводчиком или хотя бы территорию убирать. А сам Евгений, мучимый смутными подозрениями, к полковнику с требованиями предоставления фронта работ не приставал. Ребята его начинали понемногу звереть от безделья, а это, несмотря на дисциплину, царившую в группе, могло привести к очень предсказуемым последствиям.

Например, Леня Шишов и Борька Оруджев вечером сбегали в самоволку, то есть втихаря перемахнули в укромном уголке невысокий забор и прогулялись по городу. Так, в целях рекогносцировки. Втык от Евгения они, конечно, получили, но очень небольшой. Миронов понимал состояние своих застоявшихся бойцов, и сам уже подумывал о такой прогулке. Так вот Леня, а еще пуще Борька, красочно описали товарищам, какие здесь, в Лубанго, встречаются «мамзели» и как они призывно поглядывают на советских офицеров. Товарищи призадумались.

Положение спасли два советника, приехавшие из одиннадцатой бригады за продуктами, свежей почтой и запчастями для техники. Поселили их в том же флигеле, который изначально и предназначался для таких командировочных. Ребята были веселыми, дружелюбными, охотно рассказывали о своей жизни в буше и были не дураки выпить. Судя по рассказам, жилось им, хотя и в некоторой дикости, то есть в землянках, но довольно хорошо. Советник командира бригады был мужиком опытным и мудрым, без нужды на подчиненных не давил. Служба не тяготила, с продуктами тоже было относительно неплохо. Не хватало свежего мяса, фруктов и, конечно, женщин. Вот кстати, об одном эпизоде, случившемся с ним лично и связанном с местными женщинами, после хорошей выпивки рассказал «мироновцам» майор Слава. Проведя в бригаде почти год и совершенно озверев от отсутствия женской ласки, он, наслушавшись о доступности местных «мульереш», то есть баб, отважился-таки на «аморальный поступок, не достойный советского офицера». Будучи в Лубанго, как-то темным вечерком взял УАЗик и под прикрытием «послушать мотор, а то он что-то стучит» выехал за ворота миссии.

Долго искать ему не пришлось. «Мульереш» и вправду были весьма доступны. Перемигнувшись с одной, понравившейся больше других, он усадил ее в машину и, отъехав немного от города, совершил этот самый «аморальный поступок». Потом, как полагается, отвез даму на место, откуда ее взял, сунул ей несколько кванзовых бумажек и распрощался. Вроде бы все остались довольны. Слава облегчил «невыносимый гнет души и тела», а дамочка пополнила свой карман. Но…

Через несколько дней, бравый советник почувствовал, как с организмом его происходит что-то непонятное и неприятное. У нас в таких случаях констатируют: «Закапало…» Это было ужасно. Подходящих лекарств, чтобы заняться самолечением, естественно, нет. Надо обращаться к врачу. А значит, об инциденте узнает начальство. И все, конец карьере! Вылечить-то его вылечат, но: а) из Анголы в Союз вышлют в самые кратчайшие сроки; б) накатают на службу такую характеристику, что подполковником ему не быть до дряхлой старости и служить до этой старости примерно в районе Кушки; в) могут и из партии погнать, а это — вообще звиздец, можно со спокойной совестью стреляться. С советскими военными, таким способом нарушившими Кодекс строителя коммунизма, начальство поступает очень строго, это всем известно. Как сказал бы поэт: «Ужасный век, жестокие сердца!».

К счастью, миссионный врач Володя не забыл принципа: «Не навреди!», переиначив его в «Не настучи!». Славу он не выдал, мало того, поскольку качественное лечение требовало какого-то времени, задержал его в Лубанго под предлогом стабилизации артериального давления: «Сами понимаете, здесь не Союз, здесь Африка, экстремальные условия! Но ничего серьезного, через недельку он будет как новенький!». А самому Славе сказал: «Это тебе, дураку, повезло, что обычный триппер подхватил! У местных такие ужасы бывают! Типа «иерихонской розы», когда головка члена раздувается, а потом разрывается на лепестки! Понял?»

Слава понял. Поняли, судя по всему, и бойцы мироновской группы, потому что разговоры «за местных баб» прекратились.

А скука и безделье остались. И сколько этот период безделья может продолжаться, не знал никто. По крайней мере, из ближайшего окружения Миронова.

Он мог только предполагать, что эта совершенно бессмысленная командировка в Анголу — не случайна. Что-то серьезное происходило в Москве, в Управлении и его вместе с бойцами намеренно удалили из столицы. Для чего? Боялись их как реальную силу, способную повлиять на ход событий? Перевели во временный резерв с целью сохранить боеспособных сотрудников, сберечь их как засадный полк? Одни домыслы…

Да, эта командировка была абсурдной, как и сама предполагаемая операция по освобождению чехословацких пленников. Размышляя уже после того, как все закончилось, Евгений не мог не понять, что никто и не предполагал освобождать бедных строителей силовыми методами. Но тогда зачем было бросать в леса кубинскую и советскую группы, заставлять бойцов преследовать колонну и готовиться к акции? Просто, чтобы показать, что мы, мол, не дремлем, готовы к отпору и утерли бы нос врагу, если бы не форсмажорные обстоятельства?

Понятно, что сама воинская служба предполагает массу бессмысленных действий. Такова уж ее специфика, и бороться с этой бессмысленностью занятие такое же бессмысленное. Нужно принимать как должное и не забивать голову терзаниями по поводу каждого идиотского приказа или правила. «Судьба солдатская такой, такая фатум».

Неизвестно сколько продлилось бы это «зависание», но точно неделю спустя после поездки на встречу делегаций Гавкалка вызвал к себе Миронова. Осмотрел бравого майора изучающее, потом откашлялся и сказал:

— Такое дело… Отзывают вас временно.

Евгений молчал, ожидая продолжения. Итак, хоть какие-то перемены.

— Сегодня вашу группу самолетом перебросят в Бенгелу. А дальше вертолетом отправят в Порту-